Глеб непроизвольно мотнул головой.
Марина, по-видимому, расценила движение, как кивок. Во всяком случае, больше ничего не сказала.
Из своего угла прикосолапил Умка. Недолго думая, уткнулся холодным носом в ладонь.
— Чего, осмелел, наконец? — Глеб улыбнулся, потрепал скулящего пса по остроконечным ушам. — Прости за сцену. Как-то само собой всё вышло. По крайней мере, теперь знаешь, какие мы тут все дружные.
— Ага, прям пример для подражания, — лаконично заметила Марина, содрогаясь от вида текущих из пасти чудовища слюней. — Аааа, какая мерзость!.. — Она поспешила укрыть рот руками и отвернулась.
Умка ничего не сказал — ведь он по-прежнему оставался псом — и только дружелюбно помахал хвостом.
— Ты на него намордник не собираешься надевать? — спросила Марина из-за плеча, поспешно отодвигаясь к оконной раме.
Умка недовольно заворчал.
Марина ойкнула.
— Десятый этаж, — Глеб кивнул за спину жены; та лишь беспечно отмахнулась, поудобнее устраиваясь на подоконнике.
Умка гавкнул — и впрямь опасно так откровенно вжиматься в темноту, которая только и ждёт момента, чтобы поскорее утянуть!
Марина всё же ударилась затылком об стекло и злобно посмотрела на мужа.
— Там балкон — не страшно! Так как на счёт намордника?.. — повторила она, будто всё остальное её совершенно не волновало.
— На ночь обязательно надену. Пускай пока так посидит, а то у него, вон, уже шерсть протёрлась на затылке.
Марина назидательно кивнула.
— Только не забудь.
— Не забуду.
— Так на какое время ты планируешь его оставить?
Глеб задумался. Жена говорила как-то необычайно спокойно, отчего складывалось впечатление, будто на подоконнике раскачивалась вовсе не она, а совершенно другой человек. Та стерва, что встретила его на пороге квартиры, куда-то бесследно исчезла.
«Наверное, смирилась. Хотя теперь её, куда в большей степени, беспокоит совершенно иное…»
Возвращаться к неприятным мыслям не хотелось, и он не стал.
— Да я, если честно, вообще не собирался этого делать. В смысле, привозить его сюда. Как-то спонтанно вышло… — Глеб замолчал, посмотрел в раскосые глаза пса, который, не мигая, следил за его губами, словно пытаясь осмыслить человеческую речь. — Ему и впрямь лучше за городом. Без суеты, машин, вот этих наших сцен. Просто у матери голова сейчас совершенно другим занята, так что на него элементарно не остаётся времени. Даже на то, чтобы бросить кость. Как только мать немного отойдёт ото всего ЭТОГО, я сразу же отвезу Умку в деревню. Можешь на этот счёт даже не сомневаться.
— Как она? — Марина снова закусила палец, отчего сразу же сделалась какой-то более близкой и доступной, словно происходящий разговор, в одно мгновение, перенёсся из настоящего в прошлое. Туда, где ещё не было ни детей, ни пятнадцати лет совместной жизни, ни свадьбы, ни самого Глеба, ни опостылевших проблем. Когда ещё даже не было ПЕРВОГО раза, которого с таким трепетом ждёт любая девушка.
Умка заскулил, потянул хозяина за штанину, словно понимал, о чём именно тот думает.
— Как мама? — повторила свой вопрос Марина, не особо повышая при этом голос, — она уже свыклась с тем, что муж сегодня вечером «тормозит», как никогда раньше.
Глеб положил руку на голову пса, принялся бесцельно ощупывать гладкий череп.
— Плачет. Мне кажется, что Умка ей постоянно напоминает о Сергее. Она как пса увидит — так того и гляди упадёт.
— Ужас… — прошептала Марина и закусила вместо пальца губу.
— Смерть вертит людьми, как хочет. Особенно когда забирает самых близких, — Глеб замолчал, снова посмотрел на жену. Та вздохнула:
— Я даже не знаю, что бы со мной было, случись что-нибудь с Юркой или Светкой… Они когда просто болеют, мне и то уже кажется, что всё — конец. А тут такое…
Глеб неопределённо хмыкнул.
— Не веришь? — без эмоций спросила Марина. — Что ж, имеешь право.
— Да чего ты? Я просто согласится, хотел.
— Думаешь, они нас и впрямь ненавидят?
— Ты про кого?
— Дети. Наши дети.
— Брось ты эти мысли.
— Но ты ведь сам с этого начал, — Марина испытующе уставилась на мужа, но тот не отреагировал.
— Я сегодня определённо не в себе, — Глеб говорил шёпотом, в душе желая лишь одного: поскорее снова очутиться в той скорлупе, которую он, сам того не желая, расковырял на глазах у всей семьи, — и дрогнул мир, спустились веси в ад, реальность окропилась кровью. — А с детьми и впрямь всё в порядке — они просто растут. Сама же говорила.
Умка вздохнул. Стряхнул с затылка дрожащие человеческие пальцы, неохотно заковылял из комнаты. После рыбы ужасно хотелось пить, а у этих разве допросишься — придётся найти самому.
Странно, но его так никто и не остановил.
Оказавшись в тёмном коридоре, Умка довольно почесался — почему-то в раскаленном свете кухни он не мог позволить себе даже этого. Просто не мог и всё тут — такая вот, прямолинейная собачья логика. Темнота сразу же раскрепостила.
И пахло в ней иначе.
— Когда похороны? — Марина медленно слезла с подоконника.
— Завтра, — Глеб выдохнул, повертел в руках пустой стакан, потянулся трясущимися пальцами к чайнику.
— Давай, налью! — И Марина, не дожидаясь ответной реакции, выхватила уже остывший чайник из-под руки мужа — попили чайку, называется! — Почему так быстро?
Глеб пожал плечами.
— В морге торопят.
— А им-то какая разница? Места, что ли, сдают?..
— От брата мало что осталось. Практически всё по рельсам размазало.
— Господи! — Марина поздно спохватилась и налила воды, кроме стакана, ещё и на растерянного Глеба. Тот даже не заметил.
— А чего ты хотела? От машины-то практически ничего не осталось — металлолом. А тут всего лишь человек, — Глеб смахнул со штанин теплые капли, принялся рассматривать набухшие за гранями стакана пузырьки. Те притаились, чего-то выжидая. Потом нерешительно скользнули по гладкому стеклу, закружились в небывалом танце, принялись сталкиваться между собой, отскакивать в разные стороны, ударяться о грани стакана, вновь и вновь несясь навстречу друг другу. Водяной вихрь раскручивался — всё стремительнее и стремительнее, — словно от того, как быстро он будет крутить свою карусель, напрямую зависела дальнейшая судьба всего потока.
— Прольёшь же сейчас! — прозвучал откуда-то издалека — как из другой Вселенной — голос Марины.
Глеб в очередной раз вздрогнул и только сейчас понял, что, сам того не ведая, раскручивает воду в стакане и тупо пялится на образовавшийся за стеклом водоворот.
— Прости, — прошептал он, спешно ставя стакан на стол. — Надо мне, наверное, уже лечь, пока всех вас окончательно не перепугал.
— Успеешь ещё, — Марина поставила чайник на плиту, принялась спешно расставлять тарелки в ячейки сушилки. — Так что там с моргом?
— Мест у них нет. Такое ощущение, что все в один день решили на тот свет свалить. Или так всегда… Просто пока нас это не касается, мы и не знаем.
— Похоже, человечество в очередной раз постиг мор, — усмехнулась Марина, словно она и такое понятие, как «смерть» шли разными путями, и ближайшие десятилетия их тропы не пересекались. — Мне поехать с тобой?
Глеб пожал плечами. Потом понял, что жена не видит жеста — напряг голосовые связки:
— Я, конечно, не настаиваю. Но с тобой мне было бы легче.
Марина повела плечом.
— Ладно, попробую отпроситься. Но заранее ничего не обещаю — середина декады как-никак. «Патрон» в любом случае пропесочит! А ты отпросился уже?
— Нет, только предупредил коллег. Я прямой родственник — меня, вроде как, обязаны отпустить, по закону.
— Я бы, на твоём месте, не особо на систему рассчитывала.
— Да я и не рассчитываю. Отпустят, что на мне свет клином сошёлся… С утра в редакцию на «летучку» заскочу, предупрежу всех и тогда за тобой заеду.
— Хорошо.
Глеб почему-то только сейчас осознал, что по-прежнему любит жену. Несмотря ни на что. Закрывая глаза на все её выкрутасы, истерики, скандалы, прощая несуразную спешку, включающую в себя скоропостижный переезд на купленную под залог квартиру, мирясь с непростой семейной обстановкой — всё это было маловажным, сопутствующим, в данный момент, не имеющим значения. Он всё равно хочет быть рядом с любимой Маринкой! Спустя все эти, промелькнувшие на сверхзвуковой скорости годы ничего не изменилось. Он любит ничуть не меньше, чем любил пятнадцать лет тому назад, когда ещё даже не мог без робости смотреть в её обворожительные глаза, созданные всевышним только для него одного.