— Не из тех я, Сергей Иванович, — спокойно проговорил Пешков. — Ты моложе меня, жить-то тебе надо.
— Волков бояться, Георгий Павлович, — в лес не ходить. Дай распоряжение мастерам сегодня же. Второе, — продолжал Ковалев, — грузить в первую очередь высокоценные сортименты, дрова и все низкоценное — потом, когда разбогатеем.
— Не считаясь с планом реализации? — угодливо спросил Орехов.
— Этого я не говорил. В плане реализации очередность не указана...
— «Лесосбыт» каждый день звонит по железнодорожному телефону, чуть не каждым вагоном распоряжается, — перебил Орехов.
— Потому что у тебя своей головы нет. Тобой уже толкачи командуют. Вот отсюда вытекает третье: ты, Орехов, сегодня и завтра сдаешь дела начальника нижнего склада Кузьмину, а сам примешь от него дела мастера по погрузке. Так будет лучше для дела, безопаснее для тебя. Завтра акт сдачи-приемки дел дадите мне на утверждение.
В конце того же дня в кабинет директора, словно снаряд, влетел Поленов. Ковалев с Юровым писали приказ о коренной перестройке движения тракторов на ледянке и обеих лежневых дорогах и о закреплении трактористов на определенных работах до конца зимнего сезона.
— Правда, что ты дал указание заготовлять лес, не считаясь с сортиментным планом? — выпалил парторг, стоя напротив директора.
Ковалев с горечью посмотрел сначала на Юрова, потом перевел взгляд на недописанный приказ:
— Не везет нам, Александр Васильевич! Второй раз садимся за этот приказ и все кончить не можем. Иди ужинай и приходи обратно часа через полтора, сегодня приказ должен быть готов. А ты, парторг, садись: сидя человек всегда спокойнее разговаривает.
Юров вышел из кабинета, а Поленов продолжал стоять, ожидая ответа директора.
— Садись, — снова обратился к нему директор. — Ну дал я такое указание, чего ты испугался?
— Чего мне пугаться? — передернул плечами, присаживаясь на стул, Поленов. — Не я его давал, а ты, тебе и пугаться.
Федор Иванович Поленов — в прошлом рабочий. После семилетки пошел работать на завод учеником к своему же отцу. Работал старательно. В двадцать два года был уже коммунистом. Его направили на учебу в совпартшколу. После ее окончания Поленов уже пятый год работал здесь — сначала секретарем парткома, потом парторгом ЦК. При нем сменилось уже три директора леспромхоза. Они были выдвиженцами, не имели не только специального лесотехнического, но даже и среднего образования. Четвертый директор приехал с высшим лесотехническим, но... Не слишком ли он молод — вот что смущало Поленова. Он знал, что Ковалев — самый молодой директор леспромхоза в Карелии.
Во время первой поездки в лес с новым директором Поленову понравились высказывания Ковалева о встречных планах, о недопустимости выполнять план любой ценой и о резком сокращении всяких заседаний. Даже в вопросе о так называемых «липовых» стахановцах Ковалев оказался прав: проверка показала, что во многих звеньях подсобники выполняют ту же работу, что и бригадир.
Но сейчас речь шла о прямом нарушении порядка.
С таким поведением директора парторг встретился впервые. Когда Поленов узнал от Орехова о распоряжениях, отданных директором на нижнем складе, первой мыслью его было: «Мальчишка, необузданный мальчишка! Не считаться с сортиментным планом — беззаконие, грузить в первую очередь высокоценные сортименты — нарушение государственной дисциплины, перевод Орехова — самоуправство, Орехов — член партии. Отменить. Сейчас же потребовать от директора отмены всех трех распоряжений».
С таким настроением и влетел он в кабинет Ковалева.
Оказалось, что директор и не собирается пугаться результатов своего беззакония.
— Ты хочешь сказать, что не боишься ответственности за свои действия? — еле сдерживая себя, спросил Поленов.
— Нет, — покачал головой Ковалев, — ты меня не так понимаешь. Я очень боюсь ответственности, очень. Идем, покажу, кого и чего я боюсь.
Он встал из-за стола и потащил парторга за собой.
В дальнем конце коридора, возле окошка кассы, стоял шум. Человек семьдесят, в основном женщины, толпились и кричали в надежде выяснить: есть ли деньги в кассе и будут ли сегодня выдавать авансы.
— Вот кого я боюсь, Федор Иванович, — проговорил Ковалев, указывая на толпу. — Только не той боязнью, о которой ты говоришь. Я боюсь, что они мне в душу плюнут, скажут, что я взялся за дело, а сам работать не умею, даже зарплату обеспечить не могу. Понял?
Поленов молча отправился в кабинет. Следом шел директор.
— Но ведь тебя строго накажут по административной линии, — уже совсем другим тоном проговорил парторг, когда они зашли в кабинет.