Наконец приехали. Их было... четверо. Один сухощавый, с копной каштановых кудрей, два здоровенных парня среднего роста и один верзила с громоподобным голосом.
Два дня босяцкий копер не работал. Босяки вместе с Гришкиной артелью пили водку в запертой изнутри церкви. На третий день утром все были на строительной площадке. Стоял чудесный мартовский день. На небе — ни облачка. Первую половину дня все были заняты своим делом, а Гришкина артель готовила для себя ручную «бабу», помост для свайной бойки и устанавливала сваю.
«Чему радовались, на что надеялись? — думал я.— Что они могут, эти четверо...»
После обеда, словно сговорившись, все одновременно заняли рабочие места, но работать никто не начинал.
Наконец на помост взошла артель Гришки. Четыре мужика взялись за полудужья-ручки, примериваясь к толстому комлевому обрубку, обитому железными бугелями.
В котловане плотины стояла мертвая, какая бывает летом перед грозой, тишина. Гришка — им оказался сухощавый парень с кудрями — обвел взглядом всю панораму строительства, откинул немного назад свою кудрявую голову, и над всей нашей стройкой, над лесом и, казалось, под самое голубое небо понеслось чистейшим, звонким серебряным тенором:
Э-эх ты, жи-изнь, ты наша до-оля-а-а,
Со-о-олнца свет да божья во-о-ля,
Э-э-эй, дуби-и-инушка, ухне-е-ем,
Э-э-эй, зеле-о-оная, са-а-ама по-о-ойдет,
Идео-о-от!
Это «идет» Гришка тянул долго-долго. А когда замолчал — звук его неповторимого голоса еще продолжал дрожать, медленно растворяясь в хрустальном мартовском воздухе над оцепеневшими людьми...
Парторг подумал: «Ну директор! Рассказывает — будто из книжки читает».
А Ковалев продолжал:
— На площадке никто не шевельнулся. Все куда-то смотрели, кто на вершины елей и берез, кто в голубое небо, в сторону сияющего мартовского солнца. Гришка с минутку помолчал, как бы сам задумавшись, потом чему-то заулыбался, тряхнул кудрявой головой и запел уже другим, более удалым запевом:
А ну-ка, ребятки, приналя-а-ажем!
Свою силушку пока-а-ажем!
Эх да, эх, дуби-инушка, ухне-ем, —
подхватила артель.
Эх да, раззеле-о-оная сама пойде-о-от, —
гудел, как набат, верзила, перекрывая все голоса артели.
Иде-о-о-от!!!
В едином порыве взметнулись вверх все ручные «бабы» и одновременно опустились на сваи в сопровождении общего «кха» — выдоха при ударе; мужики на «кошках» обоих копров согнулись до земли, и тяжелые «бабы» взвились до верхних блоков. Иван Назарыч — он стоял на высоком помосте возле самой перемычки, что перегораживала реку от котлована, — после первого удара как-то нелепо взмахнул руками и присел, после второго — опять взмахнул, словно собрался куда-то улететь, и только после четвертого удара дико, на всю площадку, заорал: «Ра-аз!»
Сосчитав до двадцати, он обомлел: «Господи, ведь я на три удара в одной залоге всех обсчитал, мать царица небесная, как же это я? Неужто бросят в воду?» — пронеслось у него в голове.
Но на Назарыча никто даже не посмотрел. Словно по команде, все оставили работу и, вытаскивая из карманов кисеты с табаком или просто в обнимку, направились к помосту Гришкиной артели...
Вот, Федор Иванович, дорогой, что такое «Дубинушка». Понял?
— Подожди, — возразил парторг, — а что же Шаляпин поет?
— А то, что певал Шаляпин, — это только песня про «Дубинушку». Так-то вот.
За поворотом показался поселок. Они подходили к дому.
А через год грянула Великая Отечественная война.
Ковалев был снят с военного учета из-за плохого зрения. В военкомате, куда он обращался несколько раз, его наконец не совсем вежливо попросили прекратить отнимать время у занятых делом людей.
Однако Ковалев не отступился. Вскоре он уже стоял перед полковником пограничных войск.
— Да, — говорил полковник, — мы действительно набираем группу для разведки и диверсий. Она будет придана восьмидесятому погранотряду. Вас, как человека, хорошо ориентирующегося в лесу, мы взяли бы с удовольствием, но, понимаете ли, — полковник немного замялся, — будет ли удобно... там у нас контингент с бору по сосенке, а вы — вчерашний директор леспромхоза...
— А вы, товарищ полковник, разрешите мне взять с собой несколько моих парней.
— Кто такие?
— Работники моего леспромхоза.
— Вы уверены в них? Ведь в разведку ходить придется, в глубокий тыл противника.
— Уверен, товарищ полковник. Таких и подберу.
— Ну что ж, привезите их к нам.
Ковалев взял Юрова, Вуоринена, Кулагина и Чистякова. В составе диверсионной группы они добывали в тылу противника разведданные, портили телефонную и телеграфную связь, взрывали мосты. Ушли в партизанский отряд Пешков, Афонин с сыном Петей и десятки других работников леспромхоза. Остальные лесорубы влились в действующую армию.