— Но лесных предприятий, примыкающих к этой дороге, нет?! — не то спросил, не то уверенно заявил Ковалев.
Юринов откинулся на спинку кресла, скрестил пальцы рук и завертел большими пальцами. Ковалев внимательно смотрел на наркома. Это был уставший до невозможности человек. Довольно полное его лицо имело восковой цвет, глаза красные от недосыпания.
— Не совсем так, — тихо ответил нарком и снова склонился над картой. — Вот сюда, в Сумпосад, мы перевели Беломорский леспромхоз. Он возит, в основном, на реку Суму, а потом кошелями лес ведут Белым морем сюда, Беломорскому лесозаводу...
— И много в кошелях морем приводят? — иронически спросил Ковалев.
— Около половины того, что поведут. Но я не про это. Вот здесь, на разъезде Тегозеро и на станции Колежма, мы в составе Беломорского леспромхоза — переименуем его в Сумский — организовали небольшие лесопункты по заготовке и вывозке дров прямо к железной дороге широкой колеи.
— Чем вывозят?
— Подожди, не перебивай. А вот здесь, на девяносто восьмом километре, есть лесопункт бывших строителей дороги Сорока — Обозерская. Его тоже нам передают. Но все это мелочь. Для заготовки и вывозки дров непосредственно к этой железной дороге мы открыли леспромхоз вот здесь... — И он обвел жирным кружком одну из станций дороги Сорока — Обозерская. — Этот леспромхоз должен давать нам ежедневно по двадцать вагонов дров. Понимаешь?
Юринов снова откинулся в кресле, скрестив руки.
— А дает он нам, — медленно и очень тихо продолжал нарком, — шесть, максимум восемь вагонов в сутки.
— Я должен ехать туда директором? — спросил Ковалев.
— Да, Сергей Иванович, — тихо проговорил нарком и усталыми глазами стал смотреть в лицо Ковалева.
— Когда ехать, Дмитрий Петрович?
— Завтра...
Соседями Ковалева по купе в поезде оказались два старичка, работники Беломорского леспромхоза, и политрук батареи тяжелых орудий, ехавший из-под Мурманска на курсы куда-то в тыл.
Узнав, что Ковалев едет работать директором леспромхоза, старички переглянулись и, не стесняясь соседей, начали перешептываться. Наконец, один из них, помоложе, лет пятидесяти пяти, в сильных выпуклых очках, обратился к Ковалеву:
— Извините, пожалуйста, за любопытство... Форма на вас военная... Вы из военных будете или до войны имели касательство к лесным делам?
— Работал директором леспромхоза здесь же в Карелии.
Старички встрепенулись и снова начали шептаться.
— Позвольте узнать, какого? — поинтересовался очкастый.
Ковалев назвал леспромхоз. Старички дружно закивали головами.
— Наслышаны из газет, наслышаны. Даже портрет ваш припоминаем. Очень приятно познакомиться. О Деревягиных вы, конечно, тоже слышали? — продолжал спрашивать очкастый. Его сосед не проронил еще ни слова.
— Деревягиных? Нет, не слышал.
— Ну как же? — пожал плечами разговорчивый сосед Ковалева. — Деревягиных все лесозаготовители на севере знают. Доверенными работали еще у Беляева. Из рода в род лесными делами занимались. Большие люди, я вам скажу...
— Где же они сейчас, эти Деревягины? — спросил Ковалев. — Вымерли, поди?
— Нет, зачем же... — обиделся старик. — Вот он Деревягин, рядом со мной сидит! — И он почтительно показал на своего соседа. — Начальник производственного отдела леспромхоза.
Его соседу было лет под семьдесят. Невысокого роста, лысый, с венчиком седых волос на большой голове, он своим видом напоминал дореволюционного чиновника на покое.
«Что он — такой старый — может делать сейчас в лесу? — подумал Ковалев, внимательно рассматривая Деревягина. — Да еще на такой должности. Начальник производственного отдела леспромхоза должен, как волк, рыскать по лесу. Что заставило этого почтенного старого человека снова взяться за непомерно тяжелое дело? Фрицы, сволочи!»
Он молча взял из кармана шинели кисет с махоркой и, скрутив цигарку, вышел из купе покурить. Справа по ходу поезда почти до самого горизонта лежала голая тундра. Только кое-где торчали чахлые кустики.
«А зачем я сейчас еду в леспромхоз? — вдруг задал себе мысленно вопрос Ковалев. — Руководить хозяйством? Нет. То, что предстоит мне там делать, нельзя назвать хозяйственным руководством. В Наркомлесе сказали, что я должен все распиливать на дрова. Все, что растет. Судогидролес, палубник, шпальник, пиловочник, резонансную ель — все на дрова! Боже мой, бросать золото в топки паровозов!»
Ковалев так стал кусать большой палец правой руки, что ему сделалось больно. «Нет, не буду я там хозяйственником. Обстоятельства лишают мою работу основного смысла хозяйствования — делать товар и деньги. Я буду только исполнителем единовременного задания государства — заготовлять и отгружать ежедневно по двадцать вагонов дров. Двадцать — не меньше!»