— Ну ладно, — задумчиво проговорил Ковалев, — а возите лес на чем?
— На людях, — не вставая с корточек, просто ответил Рядов.
— Что, и лошадей нет? — озадаченно спросил директор.
— Есть, тринадцать штук, все заняты подвозкой дров к дороге.
— Подожди, Иван Иванович, — вмешался Люсин, — дальше дело не твое, я сам расскажу. Технология, Сергей Иванович, такая: люди заготовляют лес и распиливают его на метровку прямо на лесосеке. Толстые чурки приходится колоть.
— Все на дрова? — мрачно спросил Ковалев, хотя понял это еще в Наркомлесе.
— Все, Сергей Иванович. Будь то хоть авиасосна, хоть резонансная ель! Потом, — продолжал Люсин, — эти метровые дрова подвозятся к рельсовой или круглолежневой дороге. Их у нас две: восточная лежневая длиной два километра и южная рельсовая длиной около пяти километров. Лошадей для подвозки, конечно, не хватает, поэтому больше половины дров трелюем на людях.
— То есть как? — опять спросил Ковалев.
— На обыкновенных дровнях. Вместо лошади впрягаются от четырех до шести женщин и везут воз дров из лесосеки до дороги.
— Так. А по лежневой и рельсовой дорогам из лесу до нижнего склада, до вагонов, кто дрова везет? — чувствуя, как до предела напрягаются нервы, спросил директор.
— Тоже женщины. Другого транспорта нет. Есть плохонький паровоз и двадцать две двухосные платформы, но они по рельсовой дороге ходить не могут, дорога по снегу уложена.
— А женщины... на чем возят, подвижной состав какой?
— На двухребордных тележках. Их-то дорога выдерживает.
Ковалев мысленно представил себе это: полураздетые, обутые во что попало женщины по пояс в снегу валят лучковыми пилами толстые сосны. Распиливают их на метровку, колют и укладывают в поленницы. Другие подъезжают с санями, загружают их и, выбиваясь из последних сил, везут на себе по глубокому снегу к дороге. А потом вместо паровоза четыре километра толкают вагонетки с дровами до нижнего склада.
Он сидел, забыв об окружающих, то кусая нижнюю губу, то грызя большой палец правой руки и часто-часто глотая выступающую почему-то слюну. На правой его щеке плясал нервный тик. Глаза шарили по кабинету, словно выискивали точку, на которой следует сейчас остановиться.
— Паровоз-то в исправности? — обратился он к машинисту Колесову.
— Парит отовсюду, но ехать можно.
— А вагонетки?
— Все без вкладышей.
— Не достать? — спросил директор Остреинова.
Тот пожал плечами:
— Не просили. Можно попытаться.
— Негде! — решительно заявил Колесов. — Вот попробовать, может, из сухой березы... Но где ее сейчас, сухую, возьмешь?
— Покажите, какие надо сделать. Завтра к вечеру будут готовы, — скромно, тихим голосом заявил Белан.
Директор внимательно посмотрел на этого высокого сухощавого человека лет пятидесяти пяти.
— А ты, Белан, знаешь, сколько их нужно к завтрашнему вечеру? — спросил он с ноткой недоверия в голосе.
— Двадцать две платформы, по четыре штуки на каждую да про запас штук пятьдесят... — так же скромно ответил Белан.
— И успеешь сделать?
— С женой сделаем.
— Марцинкевич, — обратился директор к дорожному мастеру, — сколько у вас шпал на километр пути?
— А кто их считал, товарищ директор, — скороговоркой ответил мастер, поднимаясь с корточек, — тысячи полторы, наверно, наберется...
— Постарайтесь впредь знать точно! А пока немедленно прибавьте. До трех тысяч на километр. Каждая третья шпала должна быть длиной от четырех до шести метров. Поняли?
— Слушаюсь, но... у нас плохо с костылями. Нет костылей.
— Плохо или нет?
— Он их у себя в мешке под топчаном держит, — вставил Рядов.
— А что поделаешь? — развел руками мастер. — Кузнец все время крадет, ему работать нечем, железа вовсе нет.
— А подштопку шпал делаете? — снова спросил директор Марцинкевича.
— Чем, товарищ директор? Ведь шпалы на снег уложены...