Вопрос обеспечения леспромхоза чаем был решен. Больше к этому никто не возвращался.
— Как ты считаешь, Матвей Илларионович, — спросил директор Вирозерова, — почему это твои кулаки не хотят работать по-настоящему?
— Хе... Да потому, что они кулаки.
— Пустое болтаешь. На себя-то они работали?
— Так то на себя, а здесь надо на общество.
— Гм... А есть среди них такие... очень авторитетные?
— Есть. Барабаш с сыном, Терещенко, Дрожжин — смутьян страшенный, сам не работает и другим не дает. Таким, товарищ директор, надо бы на язык наступить, иначе никто работать не будет.
— Кому? — словно думая о чем-то другом, спросил директор.
— Дрожжину. Демагог и саботажник! — уже горячо рассказывал мастер.
— Откуда они? — продолжал спрашивать директор.
— С Украины и Дона.
— Где собирать будем?
— В овощехранилище придется, в бараках места не хватит.
— Тогда веди сначала в оба барака.
Бараки были одинаковы. Небольшие, с двумя ярусами сплошных нар, простым, на крестовинах, столом между ними и с двумя коптилками, сделанными из патронов крупнокалиберного пулемета. В обоих бараках жили бездетные.
— Это откуда? — спросил директор Остреинова, показывая головой на коптилки.
— Аэродром недалеко...
— Хорошие связи?
— Нет, — пожал плечами Остреинов, — нечем заинтересовать.
Овощехранилище оказалось большим помещением длиной около шестидесяти метров и шириной метров двенадцать. Однако низкий потолок не позволял сделать двухъярусных нар. Они были одноярусными и во многих местах перегораживались простенькими ситцевыми занавесочками. Расстояние между нарами было в два раза шире, чем в бараках. На таком же, как в бараке, столе стояли такие же коптилки, но их было четыре.
— Это что за занавески? — спросил директор у Вирозерова.
— Семейные там, с детишками...
— Раз, два, три... — начал считать директор. — Восемнадцать. Завтра же перевести в барак. Двойные нары в нем снять, сделать очень узенький коридорчик и отгородить восемнадцать клетушек. Пусть это не будут настоящие комнаты, но и не такое безобразие.
— Сколько раз я тебе, Матвей, говорил... — прошептал на ухо Вирозерову Рядов, но слышно было по всему бараку.
— Не идут, хотел несколько раз...
— Врешь! — уже полным голосом реванул Рядов.
В овощехранилище густой толпой входили жители других бараков.
— Собрание будет или как? — спросил кто-то из-за занавески.
— Нет, товарищи, так побеседуем, накоротке, — ответил Ковалев, — детишки же тут, им спать пора.
— Не-ет, так противозаконно, — заявил невысокий, молодой еще мужик с копной белесых кудрей на голове, с голубыми веселыми глазами. Он первым подошел к начальству, внимательно осмотрел Ковалева, но ни с кем не поздоровался. — Надо, чтобы, значит, президиум был и протокол.
— Дрожжин... — шепнул на ухо директору Вирозеров.
— Рассаживайтесь, товарищи, вокруг стола, — продолжал директор, не обратив внимания ни на выступление кудрявого, ни на шепот мастера, — а я сяду вот там, в торце стола, около стенки. Кому за столом места не хватит, пусть на нарах сидят. Так будет удобнее, лучше будем видеть друг друга.
По соседству с Ковалевым, рядом с Вирозеровым, уселся Дрожжин. Напротив него сидел мужик — явная противоположность Дрожжину. Он был широкоплеч, старше Дрожжина лет на десять, с седеющей черной бородой. Вид у него был такой, словно он сердит на весь род человеческий.
«Серьезный дядя!» — подумал Ковалев, рассматривая чернобородого.
— Барабаш, — шепнул ему, перегнувшись через угол стола, Вирозеров.
— Сиди, пожалуйста, спокойно на месте, — сказал ему Ковалев.
Пододвинутые ближе к начальству четыре коптилки тускло освещали директора леспромхоза и еще человек десять, сидящих возле него. Остальные, расположившиеся за столом и сидящие на нарах, еле угадывались в густых сумерках мрачного помещения. Сколько находилось в заднем конце помещения — сказать было невозможно, их просто не было видно.
Когда все уселись и в помещении водворилась тишина, Ковалев начал:
— Я, товарищи, назначен к вам директором леспромхоза и пришел поговорить с вами о том, почему вы плохо работаете...
— Агитировать, значит, будешь? — выкрикнул кто-то с нар.
— Нет, агитировать не буду. Я буду хозяиновать здесь. На агитацию у меня времени нет, война идет, да и не нуждаетесь вы в этом.