— Знаешь что, — сказал Куприянов, здороваясь с директором леспромхоза, — поселок я у тебя смотреть не буду, некогда. Вечером я должен вернуться в Беломорск. С людьми мы поговорим в лесу. Далеко отсюда работаете?
— В том-то и беда, Геннадий Николаевич, — оробело ответил Ковалев, — работаем в конце пятого километра, а ехать не на чем. Я не знал...
— А кто тебе сказал, что я собираюсь на чем-нибудь ехать? Нет, пойдем пешком. Пока идем, ты мне о делах расскажешь. И дорогу твою на снежном основании посмотрим. Завтракал?
Не мог же директор сказать, что его завтрак сводился к ломтю хлеба и стакану крепкого чаю из чаги.
— Так точно, Геннадий Николаевич, завтракал! — весело ответил Ковалев, обрадованный тем, что так хорошо был найден выход из трудного положения.
— Батальон где у тебя размещен? — спросил, выходя из вагона, Куприянов. — Как они работают?
Ковалев рассказал все, как есть на самом деле. Долго и подробно докладывал он о делах леспромхоза, шагая по узкоколейке следом за секретарем ЦК. Последними шли два адъютанта.
Куприянова интересовало буквально все. Он часто задавал вопросы, иногда останавливался на несколько секунд. Время прошло незаметно, и Ковалев спохватился, когда они были уже напротив землянок батальона.
— Геннадий Николаевич, в двухстах метрах отсюда место расположения батальона, — доложил он.
Дежуривший по батальону лейтенант, увидев подходившего бригадного комиссара, сначала ошалело посмотрел кругом, потом провел рукой по своим глазам и, поняв, очевидно, что это ему не грезится, быстро подскочил, лихо козырнул и заорал:
— Товарищ бригадный комиссар! Личный состав батальона во главе с командиром и комиссаром находится на лесозаготовительных работах. Дежурный по батальону лейтенант Воробьев.
Куприянов поздоровался с лейтенантом за руку, попросил его показать все землянки и дать знать комбату, чтобы он искал генерала на лесосеке. Осмотрев все хозяйство, подошли к домику комбата. На дверях висела записка: «Нахожусь в 1500 метрах в юго-восточном направлении. Комбат».
— Всегда у него так? — спросил Куприянов у Ковалева.
— Почти всегда, Геннадий Николаевич. Вместе с женой дрова заготовляет.
Куприянов пожал плечами, но ничего не сказал. Пошли на лесосеку.
К первому солдату они подошли сзади. Шли гуськом, снег был довольно глубокий.
Солдат, согнувшись дугой, валил лучковой пилой с корня нетолстую елку. Видеть подходивших он не мог, а слышать, конечно, слышал.
— Здоров, солдат! — громко проговорил Куприянов, подошедший к нему почти вплотную.
— Слушайте, хлопцы, — прохрипел солдат, не разгибаясь и не прекращая работы, — пошли вы все к ...! Ходите по лесу, как кобели за сукой по хутору.
Адъютант схватился за пистолет и выскочил вперед. Куприянов остановил его жестом руки. Елка в это время стала валиться набок. Через секунду она ударилась о землю, подняв облако мелкого сухого снега. Солдат выпрямился. Перед ним стоял бригадный комиссар.
Только секунда понадобилась, чтобы рослый красавец пришел в себя. Отбросив пилу и вытянувшись в струнку, он лихо взял под козырек и не столько напуганным, сколько удивленным голосом четко проговорил:
— Виноват, товарищ генерал. Не видел, что вы подошли. — И потом уже громко, на весь лес, гаркнул: — Боец Гончаренко заготовляет дрова для Кировской железной дороги!
Он был в одной гимнастерке. Фуфайка висела на суку соседнего дерева. Пот градом катился по лицу. На выцветшей гимнастерке тоже темными пятнами проступал пот. Посуровевшее было лицо Куприянова стало оттаивать.
— Вольно, — приказал он солдату. — Ты что же, Гончаренко, всех так встречаешь?
— Никак нет, товарищ генерал! Но знаете... — замялся он, — ходят тут ребята ватагами... Расскажи им да покажи. А мне работать надо, а не рассказывать.
— Значит, ты не только ругаться, но и работать хорошо умеешь? — улыбаясь, спросил Куприянов.
— Так точно! — без лишней скромности отрапортовал солдат. — Полторы нормы в день даю. Есть у нас
Долгобородов, он по две дает, но ведь он у медведя за пазухой родился, а я и лес-то первый раз в жизни на войне увидел.
— Ты откуда родом?
— Хохол я, товарищ генерал. Полтавский.
— А Долгобородов?
— Он архангельский. В лесу родился. Черт знает, не человек, а машина какая-то. Извините, товарищ генерал, опять выскочило. Ну нет никаких сил за этим Долгобородовым угнаться. Сведет он меня в могилу, бисов сын.
— Надень фуфайку, простынешь, — уже совсем ласково проговорил Куприянов. — По ранению, что ли, сюда послали?
— Вот сюда она, стерва, ударила, — показал Гончаренко на правую лопатку, — и сюда, навылет.