Весело уставляла Настя "свою" горку серебром и фарфором, даже песенку запела. Следов не видно было прежней тоски. Аксинья Захаровна в суетах из сил выбилась.
- Ох, родная ты моя,- говорила она Никитишне, садясь на стул и опуская руки,- моченьки моей не стало, совсем измучилась...
- Да не суетись ты, Аксиньюшка,- отвечала ей Никитишна.- Ведь только так, даром толчешься, сидела бы себе в спокое. И без тебя все украсим как следует.
- Как же это возможно,- отвечала хозяйка.- Сама не приглядишь, все шиворот-навыворот да вон на тараты пойдет... А после за ихнюю дурость принимай от гостей срам да окрик от Патапа Максимыча... Сама знаешь, родная, какие гости у нас будут! Надо, чтобы все было прибрано показистее.
- Не твое это дело, Аксиньюшка. Предоставили мне, одна и управлюсь, тебя не спрошу. Чать, не впервые,- сказала Никитишна.
- Так-то так, уж я на тебя как на каменну стену надеюсь, кумушка,отвечала Аксинья Захаровна.- Без тебя хоть в гроб ложись. Да нельзя же и мне руки-то сложить. Вот умница-то,- продолжала она, указывая на работницу Матрену,- давеча у меня все полы перепортила бы, коли б не доглядела я вовремя. Крашены-то полы дресвой вздумала мыть... А вот что, кумушка, хотела я у тебя спросить: на нонешний день к ужину-то что думаешь гостям сготовить? Без хлеба, без соли нельзя же ихспать положить.
- Да что сготовить? - с расстановкой стала говорить Никитишна.- Буженины косяк да стерлядок разварим, индейку жареную, и будет с их.
- А похлебку-то?
- Никакой похлебки не надо. Не водится,- отвечала Никитишна.
- Как же это за ужин без варева сесть? Ладно ли будет? - с недоумением спросила Аксинья Захаровна.
- Ты уж не беспокойся, не твое дело,- отвечала Никитишна.
- Так-то так, родная, да больно боюсь я, чтоб корить после не стали,говорила Аксинья Захаровна.- Ну, а назавтра, на обед-от, что ты состряпаешь?
- Уху сварю,- отвечала Никитишна.- Хороших стерлядок добыл Патап Максимыч, живы еще и теперь, у меня в лохани полощутся. После ухи кулебяку подам, потом лося, что из Ключова с собой привезли, осетра разварим, рябков в соусе сготовим, жареных индюшек, а после всего сладкий пирог с вареньем.
- Не маловато ли будет? - сказала Аксинья Захаровна.- Ты бы уж дюжину кушаньев-то состряпала.
- Больше не надо,- отвечала Никитишна.- Выдай-ка мне напитки-то, я покаместь их разберу.
- Пойдем, пойдем, родная, разбери; тут уже я толку совсем не разумею,сказала Аксинья Захаровна и повела куму в горницу Патапа Максимыча. Там на полу стоял привезенный из города большой короб с винами.
- Ну, ты поди, управляйся с полами,- сказала Никитишна Аксинье Захаровне,а ко мне крестницу пришли. Мы с ней разберем.
Аксинья Захаровна вышла. Весело вбежала в горницу Настя.
- Развязывай короб-от, Настенька,- сказала Никитишна.- Давай разбирать.
Настя развязала короб и стала подавать бутылку за бутылкой. Внимательно рассматривая каждую, Никитишна расставляла их по сортам.
- Чтой-то с тобой творится, Настя? Ровно ты не в себе? - сказала она.
- Ничего, крестнинька, - весело отвечала Настя, но, заметив пристальный взгляд, обращенный на нее крестной матерью, покраснела, смешалась.
- Меня, старуху, красавица, не обманешь,- говорила Никитишна, смотря Насте прямо в глаза.- Вижу я все. На людях ты резвая, так и юлишь, а как давеча одну я тебя подсмотрела, стоишь грустная да печальная. Отчего это?
- Никакой нет у меня грусти, крестнинька,- отвечала смущенная Настя.- Тебе показалось.
- Не обманывай меня, Настя. Обмануть кресну мать - грех незамолимый,внушительно говорила Никитишна.
-Скажи-ка мне правду истинную, какие у вас намедни с отцом перекоры были? То в кельи захотелось, то, гляди-ка-сь, слово какое махнула: "уходом"!
У Насти от сердца отлегло. Сперва думала она, не узнала ль чего крестнинькая. Меж девками за Волгой, особенно в скитах, ходят толки, что иные старушки по каким-то приметам узнают, сохранила себя девушка аль потеряла. Когда Никитишна, пристально глядя в лицо крестнице, настойчиво спрашивала, что с ней поделалось, пришло Насте на ум, не умеет ли и Никитишна девушек отгадывать. Оттого и смутилась. Но, услыхав, что крестная речь завела о другом, тотчас оправилась.
- А! успели уж пожалобиться! - с досадой сказала она.- А коли уж все тебе рассказано, мне-то зачем еще пересказывать?.. Жениха на базаре мне заготовил!.. Да я не таковская, замуж неволей меня не отдашь... Не пойду за Снежкова, хоть голову с плеч. Сказала: уходом уйду... Так и сделаю.
- А как нагонят? - молвила Никитишна,- как поймают? От твоего родителя мудрено уходом уйти. Подначальногонароду у него сколь?.. Коли такое дело и впрямь бы случилось, сколько деревень в погоню он разошлет!.. Со дна моря вынут...
- Тогда руки на себя наложу,- твердо и решительно сказала Настя.- Нож припасу, на тятиных глазах и зарежусь... Ты еще не знаешь меня, крестнинька: коль я что решила, тому так и быть. Один конец!
- Полно а ты, полно, Настенька,- уговаривала ее Никитишна.- Чтой-то какая ты в самом деле стала?.. А может, этот Снежков и хороший человек?
- Он тяте по торговле хорош,- с усмешкой молвила Настя.- Дела, вишь, у него со стариком какие-то есть; ради этих делов и надо ему породниться... Выдавай Парашу: такая же дочь!.. А ей все одно: хоть за попа, хоть за козла, хоть бы дубовый пень. А я не из таковских.
- Не гневи, Настенька, отца с матерью. Грех,- сказала Никитишна.
- Ничем я их не прогневила,- сказала Настя.- Во всем покорна, а насчет этого - ну, уж нет. Силком за немилого замуж меня не выдадут.
- За немилого!- усмехнулась Никитишна.- А за милого пойдешь?
- Еще бы нейти! - улыбнувшись, ответила Настя.
- Не завелся ли такой? - лукаво поглядывая на крестницу, спросила Никитишна.
- Да ты, крестнинька, от себя это спрашиваешь?- сложив накрест руки и нахмурив брови, спросила Настя.- Аль, может, тятенька велел тебе мысли мои выведывать?
- Известно, сама от себя,- отвечала Никитишна.- Разве я чужая тебе? Не носила, не кормила, а все же мать. Жалеючи тебя, спрашиваю.
Неправду сказала Никитишна. Еще в Ключове Патап Максимыч просил ее выпытать у Насти, не завелась ли у ней зазнобушка. "В скиту ведь жила,говорил он,- а там девки вольные, и народу много туда наезжает".
Настя немного подумала и с твердостью сказала, как отрезала:
- Коли ты, крестнинька, от себя спрашиваешь, так я одно тебе слово скажу: "нет". Больше у меня и не спрашивай. А коль велено тебе мои мысли опознать, так скажи им вот что: вздумают силой замуж отдавать, свяжусь с самым лядащим из тятиных работников... Сама навяжусь, забуду стыд девичий... Не он меня выкрадет, я его уходом к попу сведу... Самого лядащего, слышишь? Так и скажи... Кто всех пьяней, кто всех вороватей, того и возьму в полюбовники... Жаль, что с дядей венчаться нельзя, а то бы вышла я за нашего пропойцу.
- Ах, Настенька, Настенька! - качая головой, сказала Никитишна.- В уме ли ты?
- Покуда в уме,- ответила Настя.- А пойдут супротив воли моей, решусь ума и таких делов настряпаю, что только ахнут... Не то что уходом венчаться бегу, к самому паскудному работнику ночевать уйду... Вот что!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В Осиповке еще огней не вздували. По всей деревне мужички, лежа на полатях, сумерничали; бабы, сидя по лавкам, возле гребней дремали; ребятишки смолкли, гурьбой забившись на печи. На улицах ни души.
А у Патапа Максимыча в доме все на ногах. В горницах и в сенях огни горят, в передней, где гостям сидеть, на каждом окошке по две семитки лежит, и на каждой курится монашенка (Курительная свечка.). Все домашние разодеты по-праздничному. Особенно нарядно и богато разодета Настасья Патаповна. В шелковом пунцовом сарафане с серебряными золочеными пуговками, в пышных батистовых рукавах, в ожерелье из бурмицких зерен и жемчугу, с голубыми лентами в косах, роскошно падавших чуть не до колен, она была так хороша, что глядеть на нее - не наглядишься... Но что-то недоброе порой пробегало на хмуром лице ее. Не суетилась Настя, как прочие, но и на месте не сидела. То к окну подойдет, то в светлицу сходит, то на кресло сядет; и все так порывисто, как бы со злом каким. Говорят ей что-нибудь, не ответит, либо скажет что невпопад. Глядя на дочь, Аксинья Захаровна только руками по полам хлопает, а Патап Максимыч исподлобья сурово поглядывает; но, помня прошлое, себя сдерживает, словечка не вымолвит, ходит себе взад да вперед по горнице, поскрипывая новыми сапогами.