Дом у него стоял большой, пятистенный, о двух ярусах, с боковушами и светлицами; убран не так богато, как Чапуринский, однако ж походил на городской купеческий дом средней руки. В передней горнице стояла русская печь, но была отделена филенчатой перегородкой, доходившей до потолка и обитой, как и стены, недорогимиобоями. Лавок в тех горницах вдоль стен не было; стояли диван и кресла карельской березы, обитые черной волосянкой, плетеные стулья и два ломберные стола, крытые бумажными салфетками с вытканными изображениями города Ярославля. Возле огромной божницы красного дерева со стеклами, наполненной иконами в золоченых ризах, булавками приколоты были к обоям картины московской работы. Они изображали райских птиц Сирина, Алконаста и Гамаюна, беса, изувешанного тыквами, перед Макарием Египетским, Иоанна Новгородского, едущего на бесе верхом в Иерусалим к заутрене, и бесов, пляшущих с преподобным Исакием.
Ни одна картина духовного содержания для народа без дьявола у нас не обходится - хоть маленький бесенок, хоть в уголке где-нибудь, а непременно сидит на каждой картине. По другим стенам скорняковского дома красовались картины мирские - хозрев Мирза, взятие Анапы, похождения Малек Аделя. Над ними висели клетки с жирными перепелами. Охотник был до перепелов Михайло Васильич, любил пронзительные их крики и не обращал вниманья на ворчанье Арины Васильевны, уверявшей встречного и поперечного, что от этих окаянных пичуг ни днем, ни ночью покоя нет. Каждый год, только наступят Петровки, Михайло Васильич каждый день раза по три ходит на поля поглядеть, не носится ль над озимью тенетник, не толчется ли над нею мошка - хорош ли, значит, будет улов перепелиный. Хоть не больно пристало к важному, сановитому виду Михайлы Васильича, к заиндевевшим кудрям его и почетной должности, но целые ночи, бывало, пролеживал он в озимях, приманивая дудочкой любимых пташек под раскинутые сети. Нефедов день (Июня 20-го. Мефодия Патарского - праздник перепелятников. ) для Скорнякова был самым большим праздником в году, чуть ли не больше самого светлого воскресенья. Какая ни случись в тот день погода, какие ни будь дела в приказе, непременно пролежит он в поле с солнечного заката до раннего утра, поднимая перепелов на дудочки.
Радушно встретил Михайло Васильич Алексея. Не видал он его с тех самых пор, как в его боковушке, в нижнем жилье дома Патапа Максимыча, судили-рядили они про золото на Ветлуге. Был Михайло Васильич в Осиповке на похоронах Насти, но тогда, кроме Колышкина и Марьи Гавриловны, ни с кем из гостей Алексей не видался. Знал Скорняков и про то, что опять куда-то уехал Алексей из Осиповки, что в дому у Патапа Максимыча больше жить он не будет и что все это вышло не от каких-либо худых дел его, а от того, что Патап Максимыч, будучи им очень доволен и радея о нем как о сыне, что-то такое больно хорошее на стороне для него замышляет... Не за много дён ездил Скорняков в Осиповку, и Патап Максимыч Христом богом просил его не оставить Алексея, если ему, как удельному крестьянину, до него какая ни на есть нужда доведется.
- Добро пожаловать!.. Милости просим!..- радушно проговорил Михайло Васильич Алексею, когда тот, помолившись иконам, кланялся ему, Арине Васильевне и всему семейству.- Значит, добрый человек - прямо к чаю!..промолвил голова.- Зла, значит, не мыслит.
- Какие ж у меня могут быть злые мысли?.. Помилуйте, ваше степенствосказал Алексей.
- Да это я так. К слову молвится,- смеялся Михайло Васильич.- Садись-ка, гостем будешь.
Рад Алексей и ласковой встрече и доброму привету. Присел к столу, принялся за чай с двуносыми сайками, печенными на соломе.
- Ну что?.. Дела как?.. Много ли золота накопал на Ветлуге? - добродушно смеясь, спросил у него Михайло Васильич.
- Самим, ваше степенство, известно, какое оно золото вышло,- улыбнувшись, сказал Алексей.
- Знаю, парень, знаю... Патап Максимыч все до тонкости мне рассказывал,молвил Михайло Васильич.- А ты умно тогда сделал, что оглобли-то поворотил. Не ровен час, голубчик, попал бы в скит, и тебе бы тогда, пожалуй, да и нам с тобой на калачи досталось... Ты смотри про это дело никому не сказывай... Покаместь суд не кончился, нишкни да помалчивай.
- Помилуйте, ваше степенство, возможно ль про такие дела без пути разговаривать? Слава богу - не махонькой, могу понимать,- ответил Алексей.
- То-то, поберегайся. Береженого и бог бережет,- заметил Скорняков.- Эко, подумаешь, дело-то,- продолжал он.- Каким ведь преподобным тот проходимец прикинулся... Помнишь, про Иерусалим-от как рассказывал - хоть в книгу пиши... Как есть свят муж - только пеленой обтереть, да и в рай пустить!.. А на поверку вышло, что борода-то у него апостольская, да усок-от дьявольский... Много, сказывают, народу они запутали... У нас из волости двоих в острог запрятали, тот же Стуколов оговорил... Вот те и преподобные!.. Вот те и святые отцы, шут бы их побрал! Давно ль Патапа Максимыча видел?
- Давненько, ваше степенство. Чуть не с месяц времени будет,- ответил Алексей.- Отхожу ведь я от него.
- Сказывал он, сказывал,- молвил Михайло Васильич.- Возлюбил же он тебя, парень!.. Уж так возлюбил, что просто всем на удивленье... Ты теперь в Осиповку, что ли?.. Послезавтра и я туда же всем домом. Сорочины по Настасье Патаповне будут...
- Не угодить мне туда,- потупив глаза, отвечал Алексей.- Спешное дельце есть, ваше степенство. Я до вашей милости,- продолжал он, встав со стула и низко кланяясь.- Что ж? Получай с богом,- перебил Михайло Васильич.Рекрутской очереди ведь нет за тобой?
- Нет.
- Подати уплочены?
- Сполна уплочены, ваше степенство. А понадобится, готов хоть за год, хоть за два, хоть за три вперед внести,- сказал Алексей.
- Так явись в приказ,- молвил Михайло Васильич.
- Был я в приказе-то, ваше степенство, писарь не выдает.
- Отчего? - быстро вскинув глазами, спросил голова.
- Какие-то находит препятствия. Говорит: Взысканий на тебя нет ли, да не под судом ли, али не под следствием ли каким .
- Гм! - промычал Михайло Васильич.- А взыскания-то есть?
- Никаких нет, ваше степенство, да никогда и не бывало,- отвечал Алексей.А насчет того, чтобы к суду, тоже ничего не знаю... Не проведал ли разве Карп Алексеич, что я тогда по вашему приказу на Ветлугу ездил?.. А как теперича тут дело завязалось, так не на этот ли он счет намекает...
- Гм! - опять промычал Михайло Васильич и притом почесал в затылке.
- Теперь, говорит, в приказе трехгодовых бланок нет...- продолжал с лукавой покорностью Алексей.- Об удостоверенье кучился Карпу Алексеичу, сам было думал в город съездить, чтоб пачпорт в казначействе выправить - и того не дает. Раньше, говорит, трех месяцев не получишь. - Так что же?
- Да мне долго ждать никак невозможно, ваше степенство, на той неделе надо беспременно на пароходе в Рыбинск бежать... К сроку не поспею - места лишиться могу... Явите божескую милость, ваше степенство, прикажите выдать удостоверение, я бы тем же часом в город за пачпортом...- с низкими поклонами просил Алексей Михайлу Васильича.
Ловко попал он, кинув словцо, что не на поездку ли к отцу Михаилу намекал ему писарь... Призадумался Михаил Васильич... Забота о самом себе побуждала его скорей спровадить в дальние места Алексея, чтобы он где-нибудь поблизости не проболтался, не накликал бы беды на всех затевавших тогда копать золото на Ветлуге. Хоть большой беды, пожалуй, тут и не вышло бы, а все же бы под суд упрятали...
А суд людям не на радость дан... Будь чист, как стекло, будь светел, как солнце праведное, а ступил в суд ногой, полезай в мошну рукой: судейский карман, что утиный зоб - и корму не разбирает и сытости не знает... Да то еще не беда, что на деньгу пошла; вот беда, коль судья холодным ветерком на тебя дунет... Он ведь что плотник: что захочет, то и вырубит, а закон у него, что дышло - куда захочет, туда и поворотит! Как ни быть, а Лохматого в дальни места надобно сбыть,- думал Михайло Васильич.- Какие б заминки писарь ни делал, пущу. Покаместь дело идет, лучше, как подальше будет от нас .
- Выдам бумагу,- сказал он Алексею.- По ней в городе пачпорт тотчас выправишь. Только, парень, надо обождать маленько. - А много ли ждать-то, ваше степенство? - смиренно спросил Алексей.