- Знаю, что в сродстве,- молвила Аркадия.- А отсюда куда свой путь располагаете?
- В Лысково, матушка, в Лысково, да и ко дворам,- сказал Марко Данилыч,- И то загостились, а ярманка на дворе... Дела!..
- Вам бы к Петрову-то дню нашу обитель посетить, Марко Данилыч,- с низкими поклонами стала звать его мать Аркадия.- Праздник ведь у нас, храм... Опять же и собрание будет... И Дунюшка бы повидалась с подругами... Приезжайте-ка, право, Марко Данилыч... Что вам стоит? До ярманки еще без малого месяц управитесь... Давно же и не гостили у нас... А уж как бы матушку-то обрадовали... Очень бы утешили ее.
- Право, не знаю, как вам сказать, матушка,- колебался Марко Данилыч.Делав-то оченно много накопилось... Не знаю, управлюсь ли.
- Да уж денек-другой важности не составит,- приставала к Смолокурову Аркадия.- Да ведь через наши-то места и ехать вам будет способнее... На Дорогучу поедете, и дальше будет, и дорога самая неспособная.
- Так-то оно так,- молвил Марко Данилыч,- да, право, много делов-то набралось, матушка... Вот теперича хоть по рыбной части взять - восемь баржей из Астрахани вышли на другой день Всех святых, а до сих пор об них никакого нет известия, не знаю, все ли там благополучно.
"Восемь баржей с рыбой!.. Да от него миллионом пахнет!" - подумал Василий Борисыч и с удвоенным умилением посмотрел на белокурую дочку Марко Данилыча.
- Э! Марко Данилыч! С божьей помощью во всем успеете: и с делами управитесь и с нами попразднуете,- продолжала упрашивать мать Аркадия.- Мы, убогие, молиться будем, даровал бы господь вашим делам поспешение... Не откажите, сударь, пожалуйте... Проси тятеньку-то, Дунюшка, погостила бы ты у нас маленечко, с подругами повидалась бы.
Слегка улыбнувшись, ясно и думчиво вскинула ясными очами на отца Авдотья Марковна, но ни словечка не выронила.
- Что, Дуня?.. Как думаешь?..- весело спросил ее Смолокуров.
В немногих словах много звучало любви. Души не чаял Смолокуров в дочери. Она и теперь отцу ни слова не вымолвила, скромной улыбкой, веселым покорным взором дала ответ.
- Хочется?- сказал, улыбаясь, Марко Данилыч. Улыбнулись алые губки и синие очи красавицы. Слегка кивнула она русой головкой на речь родительскую.
- Нечего делать! по-твоему быть... Хоть ночку-другую не придется поспать, а чтоб Дунюшку потешить, чего не сделаешь?.. Ну поедем, поедем к матушке Манефе, на старое твое пепелище, где тебя, мою голубушку, уму-разуму учили,прибавил Смолокуров, ласково гладя дочь по головке.
- Благодарим покорно на согласии,- низко поклонилась ему мать Аркадия.
Рада была уставщица, наперед знала она, что похвалит ее Манефа за то, что зазвала на обительский праздник столь богатого и чивого "благодетеля"... Ста два целковых беспременно выпадет от него на честную обитель, да с которой-нибудь из восьми баржей достанется на ее долю добрый запас белуги и осетрины, икры и вязиги, балыков и молок с жирами и всяких иных рыбных снедей. Щедр на подаяния в прежнее время бывал Смолокуров.
- А вы у матушки Манефы будете на празднике? - обратился он к Василью Борисычу.
- Ради Василья Борисыча и собранье-то у нас назначено,- поспешила ответить мать Аркадия.- Его ведь к нам из Москвы по духовным делам прислали. Изо всех обителей съедутся с ним соборовать...
- Что за дела?-спросил Смолокуров.
- Да насчет епископства,- небрежно ответил Василий Борисыч.
- Надо съездить, надо,- отозвался Смолокуров.- Кстати, там у матушки Манефы и насчет Китежского "Летописца" мы с вами потолкуем... А здесь нельзя... Потому ревнители... А вы еще давеча у озера-то... Ай-ай-ай!.. Здесь в эту ночь насчет этого опасно... Оборони, господи, лишнее слово громко сказать... Ревнители!..
- Да что ж это за ревнители такие?- спросил Василий Борисыч.
- Да вот хоть бы тот же парень, что давеча вас ухватил,- тихонько ответил ему Марко Данилыч.- Давно его знаю - Васька Пыжов, в ямщиках прежде на станции жил, да с чего-то спился, ну и стал ревнителем.
- Как же это так? - с любопытством спросил Василий Борисыч.
- Очень просто,- улыбаясь, но опять-таки полушепотом, ответил Смолокуров.Сегодня сами видели, каков ревнитель Васька Пыжов, а послезавтра, только что минет китежское богомолье, ихнего брата, ревнителей, целая орава сюда привалит... Гульба пойдет у них, солдаток набредет, на гармониях пойдут, на балалайках, вина разливанное море... И тот же Васька Пыжов, ходя пьяный, по роще станет невидимых святых нехорошими словами окликать... Много таких.
- Да отчего ж это так? - дивился Василий Борисыч.
- Так уж повелось,- молвил Смолокуров. Меж тем людской гомон в роще стих совершенно. Костры догорели, ветерком, потянувшим под утро, слегка зарябило гладь озера... Одна за другой гасли на деревьях догоравшие свечи. На востоке заря занималась.
- Не пойти ль и нам к бережку? - молвила Аркадия, обращаясь к Марку Данилычу.- Китежских церквей не приведет ли господь увидать, звону колокольного не услышим ли?..
- Нам с Дуней к Лещовым пора,- сказал Смолокуров.- Они всем семейством здесь... Ну, да пока маленько-то по пути будет... Пойдемте.
* * *
Пошли к берегу... Тропинки, проложенные по роще в разных направленьях, не широки - пришлось идти попарно. Впереди пошел Марко Данилыч с Аркадией, за ним мать Никанора с Марьюшкой, потом Прасковья Патаповна с Дуней, сзади всех Василий Борисыч с Фленушкой. Быстро оглянувшись, схватила она его за руку и шепнула:
- Отстанем маленько.
- Ох, искушение! - прошептал Василий Борисыч, однако ж убавил шагу. Фленушка сказала ему:
- Ты это что вздумал?
- А что?
- Вертеться еще, непутный!.. Насквозь тебя вижу, сквалдырника! - горячо, но едва слышно молвила Фленушка. Вздохнул Василий Борисыч:
- Ох, искушение!
- Нечего тут с дурацким твоим "искушением"... С чего это вздумал ты на чужих девок бесстыжие глаза пялить?.. А?.. Забыл перелесок?.. Не помнишь улангерского гулянья? Слушай же, смиренник, что говорить стану. Удалось беспутному склонить дерево не по плечу... Дурацким твоим счастьем, да девичьей нашей глупостью сталось то дело... Ну, сталось так сталось - прошлого не воротишь... Хныкать нечего, да мы и не хнычем... Помни только, бесстыжие твои глаза, что Параша не Устинье Московке чета... Помни, говорю, помни, бесшабашная твоя голова!.. За Парашину обиду шкурой ответишь, головой поплатишься!.. Помни, что она одна-единственная дочь у Патапа Максимыча...
- Да помилуйте, Флена Васильевна, что ж это вы на меня так накинулись... Я человек не смелый, можно ль такие страхи мне говорить? - зачал было растерявшийся Василий Борисыч, но Фленушка не дала ему продолжать.
- Молчи да слушай, что тебе говорят,- сказала она полушепотом,- да смотри - речи мои на нос себе заруби. Вздумаешь подъезжать к Смолокуровой - Марку Данилычу скажу, он тебя не хуже Чапурина отпотчует.
- Да помилуйте, Флена Васильевна! -- опять зачал было Василий Борисыч. Фленушка опять перебила.
- Пикнуть не смей, когда я говорю,- облив его гневным взором, сказала она.- От Параши вздумаешь вильнуть, все расскажу Патапу Максимычу... Себя не пожалею, а все расскажу... Места на свете не будет тебе... Со дна моря он достанет обидчика и так отплатит, так отплатит, что даже сказать нельзя...
- Господи помилуй!.. Господи помилуй!..- вздыхал оробевший Василий Борисыч. При одном воспоминанье, что может сделать с ним Патап Максимыч, то в жар, то в озноб кидало его.
- До мясоеда неделя,- не слушая воздыханий его, продолжала Фленушка.После Петрова дня тотчас надо вас окрутить...
- Как? - дрогнув всем телом и побледнев, спросил Василий Борисыч.
- Не твое дело, как,- ответила Фленушка.- Слушай!.. Будет мать Августа в Шарпан звать на Казанскую, не езди... Обещайся, а после хворым прикинься...
Матушка Манефа в Шарпан поедет, и только она со двора, мы тебя в церковь.
- Как в церковь?.. В какую? - едва мог промолвить Василий Борисыч.
- В Свибловскую,- ответила Фленушка.- Свиблово село знаешь?
- В великороссийскую-то? - прошептал рогожский уставщик.
- А в какую ж ты думал? - усмехнулась Фленушка.- В Городецкую небось часовню... аль к австрийскому попу к Коряге?.. Нет, друг любезный, венчаться, так уж венчаться покрепче, чтоб у Параши венец с головы потом не слетел.