Ужин в молчании прошел. По старому завету за трапезой говорить не водится… Грех… И когда встали из-за стола и богу кресты положили, когда Фекла с дочерьми со стола принялись сбирать, обратился Трифон Лохматый к сыну с расспросами.
— Долго ль у нас погостишь? — спросил он.
— Дело у меня, батюшка, спешное, — несмело и тихо ответил Алексей.Заутре выехать надо.
Сроду впервые сказал перед отцом он неправду. Оттого и голос дрогнул немножко.
— Коли дело наспех, засиживаться нечего. С богом, — отозвался Трифон.
— Одну только ноченьку и проночуешь, — плаксиво обратилась Фекла Абрамовна к сыну. — И наглядеться-то не дашь на себя! Не ответил Алексей матери.
— Что у вас там в Осиповке-то приключилось? — перебил Трифон Абрамовну, садясь на лавку и обращаясь к сыну. — Беда, говорят, стряслась над Чапуриными? Дочку схоронили?
— Схоронили, — глухо ответил Алексей.
— Девица, сказывают, была хорошая, — вступилась Фекла…— Из себя такая, слышь, приглядная, и разумом, говорят, вышла. Мало, слышь, таких девиц на свете бывает.
Ни полслова на то Алексей. Сидит молча супротив отца, опустив на грудь голову…
— Тоскует, поди, Патап-от Максимыч? — спросил старик.
— Тоскует, — сквозь зубы промолвил Алексей, не поднимая головы.
— Как не тосковать? Как не тосковать? — вздыхая, подхватила Фекла Абрамовна. — До всякого доведись!.. Что корове теля, что свинье порося, что отцу с матерью рожоно дитя — все едино… Мать-то, поди, как убивается.
— Тоскует и мать, — подтвердил Алексей.
— Что же такое случилось с ней? — спросила Фекла Абрамовна. — Много всякого здесь плетут. Всех вестей не переслушаешь.
— Доподлинно не знаю, — ответил Алексей. — Дома меня в ту пору не было, на Ветлугу посылан был. Воротился в самы похороны.
— Силом, слышь, замуж сердечную выдать хотели… За купца за какого-то за приезжего, — продолжала Фекла Абрамовна. — А она, слышь, с горя-то да с печали зельем себя опоила, не к ночи будь сказано.
— Ничего такого не было, — ответил Алексей, подняв голову. — Ни за кого выдавать ее не думали, а чтоб сама над собой что сделала — так это пустое вранье.
— Маль ль чего не плетут ваши бабьи языки, — строго промолвил жене Трифон Лохматый. — Не слыша слышат, не видя видят, а вестей напустят, смотницы, что ни конному, ни пешему их не нагнать, ни царским указом их не поворотить… Пуговицы вам бы на губы-то пришить… Нечего гут!.. Спать ступайте, не мешайте нам про дело толковать.
Поворчав немного под нос, Фекла вышла из избы с дочерьми. Остался Трифон с сыном с глазу на глаз.
— Зачем на Ветлугу-то посылали? — спросил Трифон. — Аль и там дела у Чапурина?
— И там были дела, — неохотно сквозь зубы процедил Алексей.
— По мочалу аль по лубу?
— И по мочалу и по лубу, — молвил Алексей, смущаясь от новой лжи, отцу сказанной. Никогда ему даже на ум не вспадало говорить отцу неправду или что скрывать от родителей… А теперь вот дошло до чего — что ни слово, то ложь!.. Жутко стало Алексею.
— Аль притомился? — спросил у сына Трифон. — Ишь глаза-то у тебя как слипаются.
— И то приустал, — молвил Алексей. — Целу ноченьку глаз не смыкал.
— Что так?
— Да с вечеру счета с хозяином сводили, — отвечал Алексей. — А там кой-чем распорядиться надобность была. Встал с солнышком — новому приказчику заведенье сдавать.
— Как новому приказчику? — быстро спросил удивленный Трифон.
— Заместо меня другого взял Патап Максимыч. Григорья Филиппова не слыхал ли? Удельный из-под Городца откуда-то.
— А тебя как же? — тревожно спросил отец.
— Меня-то, кажись, по посылкам больше хочет, — смутясь пуще прежнего, сказал Алексей.
— По посылкам! — медленно проговорил Трифон и задумался. — Что же, как рядились вы с ним? Погодно аль по каждой посылке особь?
— Патап Максимыч не обидит, — ответил Алексей.
— Знаю, что не обидит, — заметил Трифон, — а все бы лучше договориться. Знаешь пословицу: «Уговор крепче денег»… Однако ж прежню-то ряду сполна за тобой оставил аль по новому как?
— Больше положил, — отвечал Алексей.
— Сколько?
— Два ста на серебро выдал вперед до осени, до Покрова, значит. Это на одни харчи… А коль на Низ поплыву, еще выслать обещал, — продолжал Алексей. — По осени полный расчет будет, когда, значит, возворочусь… Опять же у меня деньги его на руках.
— Где ляжешь? На повети? Али в чулане? — спросил Трифон.
— Да я бы в тележке, возле лошадок соснул. На воле-то по теперешнему времени легче, — ответил Алексей.
— В тележке так в тележке… Как знаешь, — согласился Трифон. — А деньги мне подай… На ночь-то схороню, не то всяко может случиться.
Алексей подал пачку, что на прощанье подарил ему Патап Максимыч. Старик молча пересчитал деньги.
— Тысяча! Хозяйских, значит, тут восемьсот. Так ли? — сказал он сыну.
— Так точно, — ответил Алексей.
— Хозяйски деньги завсегда надо особь держать, — молвил Трифон.Никогда своих денег с чужими не мешай — с толку можешь сбиться. Вот так,прибавил он, отсчитав восемьсот рублей и завернув их в особую бумажку.Деньги не малые — по нашему деревенскому счету, по старине то есть, две тысячи восемьсот… Да… Ну, а это твои? — спросил он, указывая на восемь четвертных.
— Мои, батюшка, — проговорил Алексей. И зажгло, защемило в то время у Алексея сердце. Пришло ему на ум, что ровно бы крадет он у отца восемьсот рублей.
— Много ль в дом-то оставишь? — спросил Трифон.
— Сколько велишь, батюшка, столько и оставлю. Я твой и вся власть надо мною твоя. В угоду будет, и все возьми — противиться не могу, — покорно отвечал Алексей.
— Без тебя знаю, что все могу взять, — сухо ответил Трифон. — Про то говорю: много ль тебе на прожиток до новой получки потребуется. Сколько потребуется, столько и бери, остальные в дом…