— Закусил песком на Телячьем, да, видно, еще отдохнуть вздумал в Собачьей Дыре (Собачья Дыра — местность на Волге, находящаяся неподалеку от Телячьего Брода, тоже неблагоприятная для судоходства.), — подхватил со стороны какой-то чернорабочий в пропитанной дегтем и салом рубахе, с расстегнутым воротом и с коричневой от загара грудью.
— Чьему бы это быть? — молвил пожилой человек в валеной шляпе, пристально глядя на вышедший в середину плеса буксирный пароход, тянувший огромную баржу, заваленную чуть не до самой райны (Райна — иначе рея — поперечное дерево на мачте, к нему привязывается нижний край паруса.) высокими белыми бунтами какой-то, надо быть, легковесной клади.
— Молявинский, — подхватил молодой парень. — Бела труба с красным перехватом (На Волге у пароходов одного хозяина или одной компании дымогарные трубы окрашиваются условными красками. Оттого издали можно узнать, кому принадлежит пароход.). Надо быть, «Воевода».
— «Воевода» вечор пробежал, — заметил стоявший одаль торговец.
— Так «Соболю» надо быть, — сказал пожилой купец в синем сюртуке. — Так и есть — «Соболь», — прибавил он, вглядываясь в приближавшийся пароход.Бунты большие — хлопок, значит. Из Самары бежит.
— Скоренько же выбежал, — заметил молодой парень. — Мы из Самары отваливали, он только что грузиться зачинал.
— Ходкий пароход. Изо всех молявинских первый ходок, — сказал пожилой купец, стоявший рядом с Алексеем.
— Чтой-то вздумалось Молявиным продать такое сокровище? — вставил стоявший одаль широкоплечий торговец в широком пальто оливкового цвета, с толстой суковатой можжевеловой палкой-козьмодемьянкой (Лучшие можжевеловые палки делаются около города Козьмодемьянска и зовутся козьмодемьянками.).
— Разве продали? — спросил у него Алексеев сосед.
— Продали… Как же. На прошлой неделе за пятьдесят тысяч продали. И денежки чистоганом получили, без рассрочек, — ответил тот. — Теперь «Соболь» последний раз от Молявиных бежит… Как разгрузится — к новой хозяйке поступит. Сдавать его здесь будут.
— Кому продан-то? — спросил Алексеев сосед, снимая валеную шляпу и пестрым бумажным платком отирая пот, обильно выступивший на лысой лоснящейся голове его.
— В Казани продавали, — ответил торговец с можжевеловой палкой, подходя ближе к Алексееву соседу. — Про Залетова Антипа Гаврилыча не слыхали ль?
— Знаем маленько Антипу Гаврилыча, — сказал Алексеев сосед. — С покойными родителями хлеб-соль важивали.
— Сестра ихняя «Соболь»-от купила. Масляникова Марья Гавриловна,молвил торговец с палкой.
Ровно оттолкнуло от перил Алексея. Изумленно взглянул он на торговца. То был немолодых лет и степенной наружности, с здоровым румянцем в лице и полуседыми кудрявыми волосами.
— Вправду Марья Гавриловна «Соболя» купила? — спросил его Алексей.
— Врать, что ли, я тебе стану? — сурово отозвался румяный торговец, едва взглянув на Алексея. — Коли говорю «купила» — значит, купила. Пустых речей болтать не люблю…— И, обратясь к Алексееву соседу, сказал: — На той неделе в четверг Молявин Василий Игнатьич в Казани находился. При мне у маклера с Залетовым был… При мне и условие писано. Антип-от Гаврилыч, значит, по сестриной доверенности.
— Та-ак, — протянул купец в валеной шляпе. — Та-ак-с. И деньги, значит, чистоганом?
— Двадцать тысяч тут же вручил, не говоря худого слова, — ответил торговец. — Задатку, значит. Достальные здесь после сдачи договорился получить чистоганом враз. Так и условие писано — на семидневный срок.
— Кто ж принимать-то здесь будет? Не самой же Масляниковой. Ее дело бабье, ничего в этом разе понимать она не может, — заметила валеная шляпа.
— Уж этого я доложить не могу, — ответил румяный торговец. — Поминал в ту пору Антип Гаврилыч Молявину: сестра-де хотела приказчика выслать, а другое дело: не знаю, как они распорядятся. Да ведь и то надо сказать — принять пароход по описи не больно хитрое дело. Опять же Молявины с Залетовым никак сродни приходятся — свояки, что ли…
— Свояки, на родных сестрах женились, — подтвердил кто-то из толпы.
— Так «Соболь»-от теперича, значит, масляниковский. Вот оно что! — промолвил купец в валеной шляпе.-
— Знатный пароход!.. Знатный!.. Таких по Волге не много. Давно ли плавает?
— Всего три воды (То есть три года.), четверта пошла. Меж тем «Соболь» величаво выбежал к пристани. Медленно описав широкий круг перед набережной, поворотил он корму против течения и бросил якорья. Бывшие на пароходе пассажиры торопливо стали сходить на берег и рассыпались по набережной. Палуба немного очистилась, и Алексей, взойдя на нее, спросил одного из рабочих, где ихний капитан. Тот указал ему на молодого человека, по-видимому из татинцовских лоцманов (Татинец — село на Волге близ устья Керженца. Лучшие волжские лоцмана большею частью из крестьян этого села.), в широком коричневом пальто, из-под которого выглядывали вздетая навыпуск рубашка красной александрийки и смазанные конопляным маслом кимряцкие личные сапоги по колена (Так называемые личные сапоги, употребляемые преимущественно простонародьем, шьются большей частью в селе Кимрах, находящемся на Волге, в Тверской губернии. Личные сапоги шьются мездрою внутрь, а той стороной, где была шерсть, — вверх. Они смазываются маслом или дегтем.).
— Почтенный! Чьих хозяев ваш пароход? — обратился к нему Алексей.
— Братьев Молявиных, — отрывисто ответил капитан.
— Продали, слышь, его Молявины-то?
— Ну, продали так продали. Тебе до того какое дело? — с недовольной ужимкой сказал капитан.
— Кому продали-то? — спросил еще Алексей.