Клуб маленький и похож на любое кафе - или был бы, если он имел окна и больше света, чем дает одна свеча в углу. Конечно, я могу видеть в тусклом свете, но человек будет как слепой в Амброзии.
За прилавком стоял другой из моего рода. Я не знаю его. Его голова была опущена вниз на прилавок, и кожа, которую я видела, была почти серой. Когда я прошла через дверь, он даже не посмотрел в моем направлении, хотя он поднял голову достаточно для того, чтобы опустошить стакан, который стоял на прилавке около него, и облизал кровь со своих губ, поскольку дрожь охватывала его тело.
- Кто сделал это с вами? - спрашиваю его я, с любопытством. На земле нет болезней, которые мой род может подцепить, и ядов, который действует на нас, поэтому я удивляюсь, почему он выглядит больным.
- Проклятая Триста, - прорычал незнакомец. - Она была в Кафе Сангра. Я даже не понял, что она не была человеком.
Я удивляюсь, как отреагировал бы Обри, если бы он узнал что ведьма Триста была в Кафе Сангра.
Ведьмы Триста кажутся почти похожими на людей. Если кто-то может читать ауры, их ауры испытывают тоже самое. Их сердца бьются, и они дышат. Они должны есть так же как люди. Их вкус крови точно такой же, как у человека.
Однако, они не являются людьми ни в малейшей степени. Как вампиры, ведьмы Триста бессмертны. Они не стареют, и их кровь яд для нашего вида. Этому мальчишке повезло, поскольку ему не дали выпить много ее крови. Иначе он был бы уже мертв.
- С каких это пор Обри позволяет Триста находиться на его территории? – спросила я. Два вида - вампиры и ведьмы, как правило - враги. Слово Триста может быть использовано в качестве синонима для охотника на вампиров.
- Он этого не делал. Я кормился, - ответил он, съеживаясь немного. - А потом очутился на полу со сломанной рукой. Обри отбросил меня от ведьмы как какую-то куклу. Они вступили в спор, и ведьма была изгнана. Но эта ведьма, она дала мне это на выходе, - проговорил он, держа свернутый листок бумаги. - Сказала, чтобы я отдал его некоему обращенному Атэр.
Он добавляет.
- У Атэр нет обращенных по имени Рэйчел, не так ли?
- Что? - Я задыхаюсь. Я - единственная из обращенных Атэр, которую когда-то так звали, и это имя знали только Атэр и Обри.
Он сказал:
- Отдай это молодой Рэйчел – обращенной Атэр.
Я не хочу брать бумагу из его рук. Я не хочу знать то, о чем там это говорится. Рэйчел была человеком, слабой, добычей. Только Обри назвал бы меня тем именем. За исключением Атэр, он один знает все воспоминания, которые оно вызывает, и он - единственный, кто попытался бы причинить мне боль.
Я не Рэйчел, и я никогда не смогу стать Рэйчел снова, я думаю. Рэйчел мертва.
Я оставляю Амброзию без единого слова, моя голова кружится от гнева. Я видела Обри только дважды, начиная с момента моей смерти, и оба раза были давно. До недавнего времени я избегала его как врага.
Когда я возвратилась в свой дом на рассвете, я нашла одного из слуг Обри в моем дворе. Это - мой город, и я не потерплю других вампиров или их слуг, на моей территории. Это относится к Обри прежде всего, потому что он взял бы то, что является моим, если бы я позволила это.
Я обратилась в человека меньше чем в футе от незнакомца и прижала его к стене дома.
- Что ты хочешь? – требую я.
- Обри послал.
У меня закончилось терпение и, пробравшись в его голову, нахожу информацию, которую я хочу. Обри послал его, чтобы предупредить меня снова. Если Обри пришел сам, мы бы боролись, и, хотя я знаю, что он не боится меня, я не могу видеть нас дерущихся снова, потому что не один из нас не умрет.
- Скажи ему, что я охочусь, где я желаю, - говорю я человеку. - И я убью любых других его слуг, которые приблизятся ко мне. - Опасно посылать такие сообщения другому вампиру. То, что я сказала, очень близко к одной проблеме, я надеялась этого избежать – но пусть будет так. Если я должна, я буду играть на тонком льду с Обри сегодня вечером. Мне все равно, что если лед расколется, я буду той, кто провалится.
Я оставляю человека на пороге и возвращаюсь к себе в комнату.
Глава 8
1701 год
Я чувствовала себя мертвой. Я помню, как надеялась, что снова проснусь, что каким-то образом я буду жить, но потом поняла, что это означает.
Я была мертва.
Я находилась в тени смерти и стала потерянной.
Чувства и воспоминания медленно прибывали, когда я впервые проснулась.
Я помнила смерть, и помнила, что это была я, той кто умерла, но не помнила, кем была эта "я".
Пытаясь открыть глаза, я увидела только черноту. Я думала, что ослепла, и это испугало меня. Это и была смерть? Вечно находиться в темноте, даже не помнить, кем ты была?
Поскольку та мысль прочистила мое сознание, я поняла, что не нахожусь в вечной темноте. Нет – я могла чувствовать деревянный пол подо мной, и я прислонилась к стене, которая была холодной и гладкой как стекло. Я вслепую нащупала пространство около себя, но не почувствовала ничего. Позади меня была стеклянная стена, а передо мной была только тьма.
Я с трудом начала подниматься. Хотя все мои мышцы болели, через секунду я уже стояла на ногах.
Я пыталась нащупать пульс и не смогла сделать это. Я попыталась кричать и поняла, что у меня не было воздуха в легких, чтобы сделать это. Никакого сердцебиения. Никакого дыхания. Я испугалась. Я был мертва, не так ли? В противном случае, кем я была?
Люди дышат, когда живут, даже когда они спят, они не сознают своего дыхания. Начиная с пробуждения, я не вздохнула ни разу, и не сделала этого до сих пор.
Я, наконец, попыталась вздохнуть, но резкая боль пронзила мои легкие. Она заставила меня упасть на колени, затем медленно начала исчезать. Наконец она утихла, и я попыталась заговорить, интересно, была ли я в состоянии услышать себя. Действительно ли мертвые не глухие и не немые?
Я вздохнула еще раз, и боль не оказалась такой сильной на сей раз, таким образом, я смогла спросить у темноты:
- Кто-либо может услышать меня? - Не получив ответа, я не хотела спрашивать снова.
Попыталась проигнорировать свой страх, я вынудила себя вдохнуть еще раз. Боль почти прошла, но мои ребра все еще чувствовали себя воспаленными, как будто мышцы вокруг них не использовались в течение долгого времени. Я не чувствовала потребности выдохнуть, и у меня не закружилась голова, когда я не сделала этого. Освобождая ненужное дыхание, я восхитилась, когда мое тело не заставило меня сделать другой вдох.
У меня были свои осязание и слух. Я могла говорить. Я могла чувствовать вкус, и вкус во рту был сладким и смутно знакомым. Я облизала губы и обнаружила, что они были такие же. Воспоминания всплывали в моем сознании, состоящие из одной боли и страха. Не захотев чувствовать это, таким образом, я вытеснила их.
Я попыталась определить, могла ли я почувствовать запах чего-нибудь в темноте. Подобный меду аромат донесся в неподвижном, прохладном воздухе. Воск? Свеча, возможно? Я могла также чувствовать запах света, сухого аромата древесины и еще более слабый аромата мороза, как и стекло. Мне не приходило в голову, что я не должна была чувствовать запах стекла. Никакой человек не мог.
За этим ароматом было что-то, чего я не признавала – мне не очень нравился запах, какой-то между вкусом и ароматом, который вы ловите на мгновение на ветру. Или, возможно, это был сам ветер, нежные движения в воздухе. Я сосредоточилась на этом ощущении, и хотя оно не стало более ясным, его присутствие было сильным.