Но вот гаснет экран, в зале вспыхивает свет, зрители шумной толпой идут к выходу. Среди них и Алеша с Ирой. Толпа вертит их, сдавливает, притискивает друг к дружке. Как сладки и волнующи эти прикосновения груди и бедер… Они оба упорно смотрят в сторону — каждый в свою, смотрят и не видят ничего, кроме темного теплого тумана. Больше всего им хочется, чтобы он никогда не кончался, этот людской водоворот. Голова у Ирины кружится, дыхание прерывисто, губы приоткрыты…
После одного из таких необычных кинопросмотров Ира проводила Алешу до общежития, и момент их расставания неожиданно завершился поцелуем. Поначалу неловкий, он быстро перешел в довольно страстное объятие — Алеша, надо отметить, был очень хорошо знаком с этой частью любовного ремесла, да и опыт молодой медсестры в этой области оказался отнюдь не нулевым. Этот первый поцелуй окончательно разрушил плотину. Теперь атмосфера в кабинете хирурга изменилась самым кардинальным образом. Ямочка вернулась на свое постоянное место на левой щеке, а в глазах у Ирины загорелся яркий огонек. Они уже не смотрели, как раньше, в пол, а открыто дарили свою улыбку всему окружающему миру. Неудивительно, что «старший коллега» не остался равнодушным к столь искреннему и пылкому проявлению чувств.
Настал день, когда Ирина стала навещать Алешу в общежитии, причем именно в тот момент, когда его сосед по комнате отсутствовал. Сначала Алеша, нужно отдать ему должное, удерживал себя от перехода известной границы, из последних сил играя роль «старшего коллеги». Кроме того, ему мешало чувство вины перед Надей — по-видимому, он относился к своей гражданской жене совсем не так легкомысленно, как прежде казалось ему самому. Но на третий вечер, когда Ирина, устав ждать, взяла инициативу в свои руки, Алеша не выдержал. Что и говорить, слаб человек! Так отношения между хирургом и медсестрой окончательно оформились в полноценную любовную связь.
Вот ведь невезение! Поди теперь объясни суду совести, что он, Алеша, сопротивлялся до последнего, что его, по сути, силком затащили в постель. Кто вам поверит, товарищ хирург? Тридцатилетний мужчина с высшим образованием и едва оперившаяся восемнадцатилетняя девчонка — кто тут, спрашивается, кого совратил? Так или иначе, ответственность падала исключительно на Алешины плечи — и по возрасту, и по положению. И все бы ничего, но все чаще и чаще мучили его угрызения совести при мысли о Наде, верной лагерной подруге: ее серьезный настойчивый взгляд то и дело мерещился ему в темноте комнаты.
Два раза в неделю, не пропуская ни одного разрешенного для визитов дня, Алеша навещал подругу в клинике. Садился возле Надиной постели, брал ее за руку и молчал, поглядывая на серые глаза, на курносый профиль и на сеточку тоненьких, едва наметившихся морщинок у век. Кроме Надиной, в палате еще четыре кровати, и рядом постоянно слышится гул голосов других посетителей и пациентов. Прооперированная нога еще в гипсе и лежит в полной неподвижности, как спеленатое бревно. Нелегок процесс восстановления, но Надя не жалуется — она умеет терпеть.
Алеша приносит сладости и фрукты, наводит порядок в прикроватной тумбочке. Надя тщательно причесана, губы накрашены, на бледном лице приветливая улыбка — видно, что женщина с утра специально готовилась к приходу любимого мужа. Временами Надю саму удивляет сила ее привязанности к Алеше. Что такого из ряда вон выходящего нашла она в этом мужчине с первого же момента их первой встречи? Почему сейчас она готова на все ради него? Почему не мыслит себе жизни в отрыве от Алеши? И то сказать — они оба уже не те, что прежде. Она уже не хромая домработница в выцветшем платье, он — не умоляющий о спасении беглец. Перед Надиной постелью сидит высокий красивый мужчина, хирург, уважаемый человек. А с ее ноги уже через две недели снимут надоевший гипс; профессор Никитин уверяет, что от хромоты не останется и следа. Она обязательно будет певицей — возможно, знаменитой на всю страну. Разве плохую пару составят они тогда? Кстати, Петр Александрович, руководитель хора, тоже навестил ее здесь. Он твердо намерен сделать из Нади настоящую солистку…
Разговор не клеится, как будто между ними возникла вдруг невидимая перегородка. Молчит обычно словоохотливый и оживленный Алеша. Жаль, что Никитин уже ушел — с ним молчать легче. Неловко обоим — и Наде, и Алеше. Он безуспешно пытается выкинуть из головы мысли о медсестре Песковой. Ему хочется быть с Надей, возникшая отчужденность тяготит Алешу. Все-таки она очень близка ему, эта сероглазая женщина, неподвижно лежащая на больничной койке. Надя смотрит в сторону, принужденно улыбается, ее бледное лицо выражает то слабость, то досаду, то сомнение.