А я смотрел на эту якобы еврейскую свадьбу, и слезы вскипали в сердце моем, и дом радости казался мне домом скорбей. Знакомые дряхлые черти выглядывали из темных углов зала, хлопали в такт музыке, ухмылялись и корчили рожи.
Ой-вэй, что стряслось с тобой, дом Иакова?!
Ярость и отчаяние подбросили меня с места. Я вскочил на стол и закричал что есть силы:
— Стойте, евреи! Остановитесь! Все отменяется, как будто и не было! Хупа — не хупа, и свадьба — не свадьба! — И, сунув два пальца в рот, я безуспешно попытался вернуть хозяевам праздника впустую потраченную на меня обильную еду.
Музыка смолкла, танцующие перестали раскачиваться, приутих на время застольный гам-тарарам, и даже черти в углах повернули ко мне свои удивленные рыла. Все вдруг остановилось, за исключением особо мясистых задов, которые пока еще продолжали колыхаться.
— Стойте, евреи! — снова прокричал я. — Вы обмануты! Никакой я не еврей, а чистокровный гой по зачатию и по рождению! А значит, хупа — не хупа, а свадьба — не свадьба! Все отменяется, слышите?! Все! Отменяется!
— Да он пьян, — сказал кто-то. — Что вы его слушаете?
Я и в самом деле хлебнул лишнего и держался не очень твердо. Где-то в углу вспыхнул издевательский смех, и секунду спустя надо мной уже потешался весь зал. Отсмеявшись, гости вернулись к своему пакостному фокстроту, стаканам и поглощению пищи.
— Меня зовут Митрофан! — выкрикнул я, не слышный даже ближнему соседу. — Хупа — не хупа…
Но никто не обращал внимания на мои слова, даже тогда, когда, поскользнувшись, я с размаху шлепнулся спиной на свадебный стол. Подумаешь — еще один пьяный: вон их, полная комната! От нечего делать я сполз со стола и сразу попал в круговорот танцующих. Кто-то сунул мне в руку стакан, я выпил и с тех пор мало что соображал. Помню, какие-то толстые тетки по очереди жаловали меня своими пышными прелестями — это происходило где-то в коридорах, в мерзости и грязи. Даже темнота стыдливо отворачивалась от меня; сверху шумно дышали слюнявые толстухи, и сухая, острая тоска медленно сверлила мое несчастное сердце.
Вам не верится, дорогие читатели? Мне бы тоже очень хотелось, чтобы всего этого не было, но это было. Было.
Когда рассвело, я вышел на улицу вместе с Соломоном — одним из парней, приведших меня сюда. Осеннее утро хешвана встретило нас скучным зевком; облака висели так низко, что, казалось, задевали за землю. Мимо торопливо шли на рынок евреи с кошелками и корзинами. Соломон с презрением оглядел прохожих и молвил:
— У, жидовские морды! Вечор никого не попадалось, а нонеча ты только глянь: деваться от них некуда!
Он сплюнул, дабы еще больше подчеркнуть глубину своего отвращения, но уставшие от хмеля ноги не вынесли размаха движения, и Соломон, покачнувшись, шлепнулся в топкую грязь. Я смотрел на его несчастное лицо, слушал его ругань, а сверху, продавливая ватный покров облаков, на город Бердичев опускалась тоска. Она стекала с крыш, затопляла улицы, смешивалась с жидким глиноземом и висла на ветвях деревьев. А где-то снаружи тянулись во все стороны света линии горизонтов, и никому ни в одной из этих сторон не было дела до маленького, барахтающегося в грязи человека.
1927
В лесах Пашутовки
Дорогие читатели — в нашей стране и за ее пределами! Я уверен, что найдется среди вас некоторое количество отважных душ, которые не ведают страха. Вот их-то я и приглашаю отправиться со мной в густые пашутовские леса.
Ох уж эти леса в окрестностях Пашутовки! Сказочная голубая корона, улыбка красавицы! В самом-то местечке мало чего интересного: покосившиеся домишки, грязь и мусор, неряшливые псы и евреи с еврейками. Зато в лесах… В лесах небо звенит голубыми заплатами в верхушках сосен, тени спят под деревьями, а птичий щебет брызжет отовсюду, как капли драгоценных духов. Вечный праздник поселился и живет в лесах Пашутовки.
Летом собирается здесь настоящий интернационал: евреи из Пашутовки, евреи из Судилкова, евреи из Хролина, евреи с Филинки, и есть даже такие, которые приезжают из далекой Одессы!
И вот, самые бесстрашные из моих читателей, крадемся мы под покровом ночи в мертвой тени пашутовских лесов… Струйки лесного воздуха омывают наши разгоряченные лица, стаи звезд прокладывают нам путь в просветах между деревьями, тут и там падает на спящую землю еловая шишка. Где-то позади остались освещенные оконца, чьи-то восклицания, чей-то смех, чьи-то томительные песни, звучащие на верандах летних дач…