Вспоминаю и не раз читанные мною описания событий столетней давности — период Ѓаскалы, период просвещения в жизни еврейских местечек. Тогда появилась у нас бунтующая молодежь, юные пророки, ищущие истину за рамками священных книг. Они звали людей выбраться из древнего, веками освященного мира, за темные горы и туманные долины — к светской науке и светскому знанию. Против них велась в то время непримиримая война не на жизнь, а на смерть. Воевали и хасиды, и литваки-митнагдим[43] — все силы и течения иудейской традиции. Мощная волна шумных скандалов, девятый вал яростных споров прокатились тогда через наши местечки.
Прокатились и схлынули — жизнь взяла свое. С тех пор минули десятилетия, рассеялась прежняя тьма, и многое прояснилось. Пришли новые дни — противостоять этим переменам трудно даже самым фанатичным обладателям длинных пейсов и серебристых бород. Ушли в мир иной первые борцы с Ѓаскалой, за ними последовали еще несколько поколений отчаянных спорщиков, приверженцев обеих воюющих сторон. А затем явилась метла Октября и несколькими взмахами решила неразрешимые споры, внесла в жизнь новый порядок и новый быт.
Ныне лишь немногие сыны Израиля вспоминают о том, что существовали некогда на этой земле ермолки, синагоги и свитки Торы. Их место заняли профессора, инженеры и доктора наук — а теперь вот еще и современные мараны, скрытые евреи, «вернувшиеся».
На следующее утро, во второй день Шавуот, я снова поехал в синагогу — послушать великого Кусевицкого и помолиться в память миллионов, злодейски замученных Гитлером. И что же? В метро я вновь увидел своего вчерашнего «марана» — его сжатые губы, сосредоточенный взгляд, печальное выражение бледного лица. Он стоял в переполненном вагоне, держась за никелированный поручень, и явно направлялся туда же, куда и я. На голове его красовалась мятая рваная шляпа, изъеденный молью костюм издавал резкий запах нафталина, правый башмак все так же отчаянно молил о каше, а на левом все так же недоставало каблука. Такого человека не счел бы достойным внимания даже самый бедный старьевщик…
Теперь я частенько встречаю его в нашей синагоге, этого скрытого еврея. Возможно, мы живем по соседству. Возможно, на одной улице. А то и в одном доме. Или даже в одной коммунальной квартире… А иногда меня посещает странная мысль, что, возможно, это я сам.
1946
Дачная сага
Так уж заведено в этом мире, что, достигнув возраста мудрости, человек начинает вспоминать прошлое, подводить предварительные, а случается, и окончательные итоги. Отсюда недалеко и до признания печального факта: приближается старость. Кто-то пытается восстать против природы, подыскивая себе подружку помоложе и погорячее, кто-то начинает безрассудно растрачивать немногие оставшиеся силы и тем лишь приближает неизбежный конец. А кто-то принимается за строительство дачи.
Именно эта странная идея втемяшилась в голову героя нашего рассказа Давида Александровича Фридмана. Опыта в данной области у него не было никакого. Он совершенно не брал в расчет, что в наши дни строительство дачи сравнимо с форсированием библейского Чермного моря. Но даже если предположить, что все пройдет идеально и дача получится на загляденье — даже если принять на веру подобное маловероятное допущение, то все равно возникает вопрос: доставит ли результат желанное удовлетворение хозяину дома?
Во-первых, недвижимость накрепко привязывает его к северному городу, к знакомым пригородным лесам и прохладным озерам. Владельцы дач редко выезжают на курорты, к благодатному морю, чистому горному воздуху и голубым небесам юга. Они обрекают себя на непрерывный труд, возню с землей, поливом, грядками клубники и на борьбу с вредителями, нагло претендующими на любовно выращенные огурцы. Во-вторых, дачное хозяйство требует постоянной заботы и беготни. Нужно где-то достать и привезти навоз. Нужно добиться починки вышедшей из строя электросети. Ой! Начал проседать фундамент! Ох! Затопило погреб! Батюшки-светы! Покосился и упал забор!
Отпуск пролетает как одно мгновение, до отказа заполненный трудами и неусыпными заботами. По сути, человек еще и не отдыхал, и вот — пожалуйте снова на завод, в контору, за рабочий стол — к надоевшим расчетам и зевкам, к привычной усталости и все тому же неумолимому старению. Когда там следующий отпуск? Ох, не скоро…
Поэтому нельзя не удивиться, узнав, что Давид Александрович Фридман, умный, практического склада человек, отважился на подобную авантюру — строительство дачи!
43
Митнагдим («оппоненты»,