Растерялся мишка, притих. Оглянулся кругом.
А кругом лес. Густой. Тёмный. В лесу шорохи.
Слез мишка с пня — и потрусил дальше.
На пути камень. Повеселел мишка: дело знакомое! Подсунул лапу под камень, упёрся, нажал плечом. Поддался камень, пискнули под ним испуганные мышенята.
Бросил мишка камень — да обеими лапами под него. Поторопился: камень упал и придавил мишке лапу. Взвыл мишка, затряс больной лапой. Потом полизал, полизал её — да и похромал дальше. Плетётся, по сторонам больше не глазеет, под ноги смотрит.
И видит: гриб. Пуглив стал мишка. Обошёл гриб кругом. Глазами видит: гриб, можно съесть. А носом чует: плохой гриб, нельзя есть! И есть хочется… и страшно!
Рассердился мишка — да как треснет по грибу здоровой лапой! Лопнул гриб. Пыль из него фонтаном жёлтая, едкая — прямо мишке в нос.
Это был гриб-пыхтун. Зачихал мишка, закашлял. Потом протёр глаза, сел на задок и завыл тихо-тихонечко.
А кто услышит? Кругом лес. Густой. Тёмный. В лесу шорохи.
И вдруг — плюх! Лягушка! Мишка правой лапой, — лягушка влево. Мишка левой лапой, — лягушка вправо.
Нацелился мишка, рванулся вперёд — и подмял лягушку под себя. Зацепил лапой, вытащил из-под брюха. Тут бы ему и съесть лягушку с аппетитом — первую свою добычу.
А ему, дурачку, только бы играть.
Повалился на спину, катается с лягушкой, сопит, взвизгивает, будто его под мышками щекочут.
То подкинет лягушку. То из лапы в лапу передает. Играл, играл, да и потерял лягушку.
Обнюхал траву кругом, — нет лягушки. Так и брякнулся мишка на задок, разинул рот, чтоб заорать, да и остался с открытым ртом: из-за кустов на него глядела старая медведица.
Медвежонок очень обрадовался своей мохнатой мамаше; уж она-то приласкает его и лягушку ему найдёт.
Жалостно скуля и прихрамывая, он потрусил ей навстречу. Да вдруг получил такую затрещину, что разом сунулся носом в землю.
Вот так приласкала!
Обозлился мишка, вскинулся на дыбки, рявкнул на мать. Рявкнул — и опять покатился в траву — от оплеухи.
Видит, плохо дело! Вскочил — и бегом в кусты.
Медведица за ним.
Долго слышал я, как трещали сучья и как рявкал медвежонок от мамашиных затрещин.
«Ишь, как уму да осторожности его учит!» — подумал я. Убежали медведи, так меня и не заметили. А впрочем, кто их знает?
Кругом лес. Густой. Тёмный. В лесу шорохи.
Лучше уйти поскорей: ружья-то у меня нету.
Весёлый городок
Это был совсем юный городок. Его строили в южном лесу. Это было как война: городок наступал на лес, лес — на городок.
По вечерам вокруг фонарей крутилось белое облачко ночных бабочек и мелькали чёрные летучие мыши. Щелчок, хруст — и вниз падают, сверкая, узорные бабочкины крылья. Когда поднималась луна, из зарослей выходили шакалы. Их крики — вой, стоны, охи и ахи — были слышны в каждом домике. Все городские собаки в ответ поднимали неистовый лай. Днём посреди шоссе рассаживались молодые длинноногие цапли, и шофёры осторожно объезжали их, гудя, как на перекрёстке. На улицах шофёры объезжали черепах, которые медленно ковыляли, нарушая правила движения. В комнаты заползали змеи. Скорпионов находили по утрам в сапогах и под подушками.
Было уже в городке и кино.
И вот мы идём в кино. При входе видим: на киноафише сидит сова и, щуря глазищи от яркого света, глядит вниз на людей! Я подкинул шапку — сова взметнула крыльями.
Начался сеанс. Погасили свет. С экрана — музыка и песня. И вдруг, заглушая музыку, песню и шум в зале, затрещала цикада! Цикада — это большая муха с жёсткими, «поющими» крыльями. Крыльями этими она трёт о щетинки на теле — и трещит по ночам на весь лес.
Зрители зашикали, зашумели. А другие засмеялись и захлопали в ладоши. Сеанс прервали. Включили свет. Цикада смолкла.
Но как только свет погасили, цикада затрещала опять. Запела свою любовную песенку, которую поёт она всегда в темноте. Раньше, в лесу, эта песня никому не мешала.
Ничего не слышно. Один треск. Даже выстрелов экранных не слыхать!
Опять зажгли свет. Длинными шестами с веником на конце стали шарить по потолку и углам. Цикада смолкла.
Погасили свет, пустили кино, — цикада запела!
Зрители затопали ногами, засвистели, задвигали стульями. Цикада затрещала изо всех сил — во все крылья. Она не привыкла, чтобы по ночам кто-то шумел громче её.
Зажгли свет. Вышел директор и беспомощно развёл руками. Зрители стали расходиться.
Вышли и мы.
У кино бегали ребятишки. У каждого в кулаке зажата цикада. Когда ребята трясут над головой кулаками, в кулаках цикады трещат весело и звонко, как погремушки.