Глава пятнадцатая
Неделю не выхожу из домика. Собаки тоже понимают горе человека. Пестря и Тютька не надоедают в эти дни скорби ни лаем, ни визгом. Они вдвоем охотятся на молодых зайцев, возвращаются к вечеру с вздувшимися боками.
Время стирает все. Боль проходит. Дни отодвинули смерть Евлана. Могильный холмик покрывается травою. На кедровый столб садятся щеглы, зеленушки и синицы, весело щебечут. Спокойное и чистое небо над лесом. А ночи такие светлые и теплые, что невозможно спать. На полянах в лунном свете копошатся светляки, словно маленькие звезды, упавшие с неба. Земля цветет, дышит. Старые звери обучают прибылых выслеживать добычу, молодые гуси, пробуя крылья, с гоготом пролетают над рекою.
Жизнь в тайге не прекращается. И мне надо жить, думать о живом. Иду к лодке, и река несет меня к моей любви…
Уходим с Марфой на крутой берег. Сидим, слушаем шелест ветра в листве. Под обрывом — голубая река. Над водою свистят крыльями утки. Марфа кладет голову на мои колени. Солнечный луч играет в рыжих ее волосах. Огромное солнце катится с гор в долину.
«Кончится лето, — думаю я, поглаживая золотистые волосы девушки. — Ермолай повезет уголь в низовья. Как буду жить один в этой тишине?»
— Оставайся зимовать, — говорю я, притягивая девушку.
— Тятенька не дозволит.
Ее лицо темнеет. Растрепанная коса распустилась по груди.
— Чего тятенька? Сама взрослая: думай, решай.
— Не торопи. Не пустяк это — замуж выйти!
Я настаиваю, сержусь. И когда она уступила наконец, опрометью бежим к Ермолаю, как молодые звери, почуявшие весну.
Как-то неловко и страшно говорить отцу, что дочь его мила, что жить без нее не могу.
Марфа стоит поодаль, не спускает с отца пристального взгляда, и я вижу, как вспыхнули ее щеки под желтым загаром.
Она любит! Я это знаю. Но и отец ей дорог.
— Ну-к что ж, — говорит Ермолай, — я тобой не брезгаю. Люб ты, прямо скажу, да и дочь, видать, по тебе сохнет. Только без венца негоже сходиться, детушки.
Я говорю Марфе, почему не могу ехать в село венчаться.
— Ничего, проживем без попа, только люби меня. Тятенька поспорит, но смирится: он добрый.
…Марфа переехала ко мне. Как изменился мой домик! Все прибрано, вычищено, лежит на своих местах, блестит. Даже собаки вымыты и расчесаны деревянным гребнем.
Марфа снимает со стены берданку Евлана.
— Это будет мое. Научишь стрелять?
— Да, да!
— Вот хорошо, — она улыбается одной из своих неожиданных и запоминающихся улыбок. — Вместе станем охотиться. Глухарей и рябков я силками ловила, а стрелять не довелось. Тятенька все смеялся надо мною. «Нехорошо, говорит, девке с ружьем ходить». Не засмеешься?
Она выучилась бить навскидку. И как я радуюсь, когда ей удается свалить летящего косача!
Потом она убила росомаху.
— Ты теперь настоящий охотник, — говорю я.
— Это совсем не трудно, — отвечает она, довольная собою и ружьем.
Когда-то в городе я прочел поразившие меня слова о счастье: «Человек обязан быть счастлив. Если он несчастлив, то он виноват; и обязан до тех пор хлопотать над собой, пока не устранит этого неудобства или недоразумения. Неудобство главное в том, что если человек несчастлив, то не оберешься неразрешимых вопросов: и зачем я на свете? и зачем весь мир? и т. п. А если счастлив, то покорно благодарю и вам того желаю».
Ну, конечно, это так и есть. У меня две собаки, два ружья, в хижине много всяких запасов. Могу жить спокойно. Приду с охоты, Марфа ласково встретит, накормит горячим ужином. Сядем у камелька, будем разговаривать о прожитом дне. Если это не счастье, что же называется счастьем?
Вздумалось добыть дичи на ужин. Я пускаю собак, иду. Выводков много. Пестря и Тютька, вспугнув на ягодниках глухарей, гонятся за ними, «сажают» на деревья. К полудню в моей сумке два петуха. Больше не нужно стрелять. Я отдохну и пойду домой. Развожу костер, чтобы отогнать дымом комаров. Думаю о счастье, которое пришло и которого никто не отнимет. Марфа — верный друг и помощник. Мы оба молоды, здоровы. Впереди годы спокойной, сытой жизни. Собаки скоро дадут приплод, и я буду беречь эту стойкую породу зверогонов.
…Вблизи домика собаки, забежавшие вперед, наскочили на медведицу с медвежатами. Я услышал неистовый лай, кинулся на голос, но опоздал: зверица, защищая детей, разорвала обеих собак.
Какой это ужасный был для нас день!