О'Келли наконец не выдержал. Он терпеть не мог, когда его сбивали с толку, а натянутая атмосфера в комнате возмущала его не меньше, чем само дело.
— Прекрасно, Мэддокс. Огромное спасибо. И что ты предлагаешь, черт возьми? Может, придумаешь для разнообразия что-нибудь полезное, вместо того чтобы рубить все версии на корню?
Кэсси перестала рисовать и начала вертеть карандаш в руке.
— Разумеется, — ответила она. — Психопатам нравится властвовать над другими людьми — манипулировать, причинять боль. Мне кажется, можно это использовать. Дадим ей всю власть, какую она сумеет взять, и посмотрим, что получится.
— О чем ты?
— Прошлой ночью Розалинда обвинила меня в том, что я сплю с детективом Райаном.
Сэм резко повернулся ко мне. Я не сводил глаз с О'Келли.
— Ах да, я забыл, прошу прощения, — мрачно произнес он. — Надеюсь, это неправда. Вы и так по уши в дерьме.
— Нет, — вздохнула Кэсси, — неправда. Розалинда хотела вывести меня из себя. Ей это не удалось, но она не знает, попала в точку или нет. Вероятно, я просто хорошо скрываю свои чувства.
— И что дальше? — поинтересовался О'Келли.
— Теперь я могу пойти к ней, признаться, что у нас действительно роман с детективом Райаном, и попросить не выдавать нас. Заявлю, что мы подозреваем о ее участии в убийстве Кэти, и предложу рассказать ей все, что нам об этом известно, в обмен на ее молчание.
О'Келли фыркнул.
— И ты думаешь, что она расколется?
Кэсси пожала плечами:
— Почему бы нет? Да, большинство людей не любят признавать, что совершили нечто ужасное, даже если им не угрожает никакое наказание. Они сами переживают и не хотят, чтобы другие думали о них хуже. А для Розалинды другие люди просто не существуют, они как персонажи из видеоигры, а «плохо» или «хорошо» — только слова. У нее нет ни сожалений, ни чувства вины из-за того, что Дэмиен убил Кэти. Могу поспорить, она даже гордится. Для нее это большой успех, и ей хочется кому-нибудь похвастаться. Если Розалинда будет уверена, что козыри у нее на руках и на мне нет «жучка» — а я, конечно, не стала бы надевать «жучок», признаваясь в связи со своим напарником, — она ухватится за такой шанс. Рассказать детективу обо всем, что совершила, зная, что у меня связаны руки… Для нее это наслаждение. Она не устоит.
— Она может сказать все, что ей взбредет в голову, — усмехнулся О'Келли. — Без предупреждения в суде ее слова не примут.
— Значит, я сделаю предупреждение.
— И ты думаешь, что она все равно будет говорить? Ты же сказала, Розалинда не сумасшедшая.
— Я не знаю, — возразила Кэсси. На мгновение она словно приоткрылась, обнаружив недовольство и усталость и став вдруг очень молодой и похожей на подростка, которого раздражает идиотский мир взрослых. — Я считаю, что это наш лучший шанс. Если мы просто вызовем ее на допрос, она сразу насторожится и будет все отрицать, и тогда уйдет домой, зная, что у нас на нее ничего нет. А так существует вероятность, что Розалинда клюнет на приманку и захочет говорить.
О'Келли скреб большим пальцем по столу. Похоже, он всерьез раздумывал над предложением Кэсси.
— Если мы это сделаем, ты наденешь «жучок». Иначе в суде будет твое слово против ее.
— Я бы иначе и не согласилась, — холодно произнесла Кэсси.
— Кэсси, — мягко произнес Сэм, перегнувшись через стол, — ты уверена, что тебе это по силам?
Меня вдруг охватила ярость, болезненная, хотя и ничем не обоснованная: я подумал, что это я должен задавать подобные вопросы, а не он.
— Все в порядке, — ответила Кэсси, чуть улыбнувшись. — Я несколько месяцев работала под прикрытием, и меня не раскололи. Меня можно выдвигать на «Оскара».
Вряд ли Сэм спрашивал eе об этом. Когда Кэсси рассказывала мне про парня в университете, то почти впала в ступор, и теперь я увидел тот же отстраненный взгляд и услышал те же отчужденные нотки в ее голосе. Я вспомнил тот первый вечер у заглохшей «веспы»: как мне хотелось укрыть ее своим пальто, защитить от непогоды!..
— Я могу это сделать, — громко сказал я. — Я нравлюсь Розалинде.
— Нет! — бросил О'Келли.
Кэсси протерла глаза большим и указательным пальцами, потом защемила ими переносицу, словно у нее начиналась головная боль, и проговорила:
— Розалинде ты нравишься не больше, чем я. Такие чувства не в ее характере. Она считает тебя полезным, только и всего. Она знает, что стоит поманить тебя пальцем, и ты пойдешь за ней — точнее, пошел бы. А если что-то повернется не так, ты окажешься единственным копом, который не поверит в ее виновность и встанет на защиту. Она не захочет упускать шанс, рассказав тебе всю правду. Зато я для нее совершенно бесполезна — пообщавшись со мной, она ничего не потеряет. Розалинда знает, что я ее не люблю, но тем приятнее ей будет думать, будто я целиком в ее власти.
— Ладно, — произнес О'Келли, сунув свои бумаги обратно в папку и резко отодвинув стул. — Давайте так и сделаем. Мэддокс, я надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь. Завтра утром поставим на тебя «жучок» и отправим на свидание с Розалиндой Девлин. Я позабочусь, чтобы тебе дали что-нибудь активируемое голосом, а то еще забудешь нажать кнопку.
— Нет, — возразила Кэсси. — Никаких записывающих устройств. Мне нужен дистанционный передатчик и фургон с группой поддержки не дальше двухсот метров от дома.
— Чтобы побеседовать с восемнадцатилетней девушкой? — хмыкнул О'Келли. — Побойся Бога, Мэддокс. Ты же не к террористке едешь.
— Я еду к психопатке, убившей собственную сестру.
— Сама она не замечена в агрессии, — возразил я.
Я старался, чтобы это не прозвучало колко, но взгляд Кэсси скользнул по мне как по пустому месту.
— Передатчик и фургон с группой поддержки, — повторила она.
В тот вечер я не пошел домой, решив дожидаться глубокой ночи, когда Хизер наверняка ляжет спать. Я поехал на побережье в Брэй и провел там несколько часов, сидя в темном салоне машины. Дождь закончился, и в воздухе висел влажный пар. Начался прилив — я слышал, как шумит и плещется вода, но видел лишь серую мглу, где иногда поблескивали волны. Пестрая беседка то появлялась, то исчезала из виду точно какой-то сказочный дом. Где-то однообразно и меланхолично сигналила противотуманная сирена, и шагавшие вдоль берега прохожие появлялись словно ниоткуда, проплывая по воздуху силуэтами темных вестников.
В ту ночь я размышлял о многом: думал о Кэсси — как она, еще девочка, сновала в фартуке официантки между столиков, подавала на солнечной веранде кофе и болтала по-французски с посетителями; — о своих родителях, собиравшихся на танцы, — вспоминал ровный пробор в набриолиненных волосах отца, крепкий запах духов матери и ее цветастое платье, мелькавшее в дверях; о Джонатане, Кетле и Шейне, длинноногих и быстрых, слышал их смешки, когда они баловались зажигалкой; о Сэме за большим обеденным столом, в шумном окружении братьев и сестер; о Дэмиене, заполнявшем бланк где-нибудь в тихой университетской библиотеке перед поездкой в Нокнари; о горящих глазах Марка и его словах: «Я верю лишь в то, что находится в той земле, которую мы сейчас копаем», — и потом о революционерах, размахивающих рваными флагами, и о беженцах, переправляющихся вплавь через ночную реку, — обо всех, кто идет по жизни так смело и легко, что может смотреть в глаза любым испытаниям, переворачивающим их судьбу, и умеет взирать на мир с непостижимой высоты. И вспомнил, впервые за много лет, что давно хотел подарить маме букет полевых цветов.
24
О'Келли всегда являлся для меня загадкой. Он не любил Кэсси, презирал ее теории и вообще считал занозой в заднице. Но отдел в его глазах был чем-то важным и чуть ли не священным, поэтому если он считал нужным поддержать кого-нибудь из своей команды, то поддерживал на полную катушку. О'Келли дал Кэсси передатчик и фургон, хотя полагал, что это бесполезная трата времени и сил. Когда на следующий день я явился на работу — было еще рано, мы надеялись перехватить Розалинду до того, как она уйдет в школу, — Кэсси находилась уже в штабе и вешала на себя подслушивающее устройство.