— Ты что, совсем спятил? — прошипела она мне прямо в ухо. — Он ничего не знает!
Ее слова отрезвили меня как холодная вода. Я понимал, что, даже если она ошибается, у меня нет возможности что-либо изменить. Я сразу стал беспомощным и слабым, как выпотрошенная рыба.
Кэсси уловила эту перемену. Она выпустила меня и быстро отошла, готовая к новой схватке. Мы тяжело дышали, глядя друг на друга как враги.
На нижней губе Кэсси расплывалась темное пятно, и я сообразил, что это кровь. На мгновение я испугался, что ударил ее. Затем догадался, как все произошло: когда я высвобождал руку, кулак Кэсси сорвался с рукава и попал по губе, разбив ее о зубы.
— Кэсси, я… — пробормотал я.
Она пропустила мои слова мимо ушей.
— Мистер Девлин, — спокойно произнесла она, будто не случилось ничего особенного; только в голосе слышалась едва заметная дрожь. Джонатан, о существовании которого я уже забыл, вышел из угла и покосился на меня. — Пока мы отпустим вас без предъявления обвинений, но я настоятельно рекомендую вам оставаться в пределах досягаемости и не пытаться контактировать с жертвой изнасилования. Вам ясно?
— Да, — с запинкой ответил Джонатан. — Хорошо.
Он поставил упавший на пол стул, снял с его спинки свое скомканное пальто и раздраженно натянул на себя. Он обернулся и бросил на меня жесткий взгляд, словно хотел что-то сказать, но передумал и вышел, с отвращением качая головой.
Кэсси последовала за ним, резко хлопнув дверью, правда, из-за амортизирующего механизма хлопок получился неубедительным.
Я упал на стул и уронил голову на руки. Ничего подобного со мной раньше не было. Всегда ненавидел насилие, от одной мысли о нем меня тошнит. Никогда никого не бил, даже когда работал префектом и обладал властью.
Я причинил боль Кэсси… Я сидел на стуле и размышлял, не сошел ли я с ума.
Через несколько минут Кэсси вернулась, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, засунув руки в карманы джинсов. Кровь на ее губе засохла.
— Кэсси, — проговорил я, протерев ладонями лицо, — мне очень жаль. С тобой все в порядке?
— Что все это значило?
На ее щеках горело два ярких красных пятна.
— Мне показалось, он что-то знает. Я был уверен.
Руки у меня дрожали так, что это выглядело ненатурально, точно я изображал состояние шока. Я попытался унять дрожь, крепко сжал руки.
Помолчав, она сдержанно заметила:
— Роб, тебе это не под силу.
Я не ответил. После долгой паузы услышал, как за ней закрылась дверь.
15
Ночью я напился в стельку, как не напивался уже лет пятнадцать. Половину ночи просидел в ванной комнате, уставившись стеклянным взглядом на унитаз и надеясь, что меня стошнит. Свет в моих глазах пульсировал в такт ударам сердца, а в углах двигались и копошились какие-то отвратительные тени, исчезавшие, когда я моргал. Наконец я решил, что, раз меня не выворачивает наизнанку, к тошноте можно притерпеться. Я поплелся в свою комнату и, не раздеваясь, плюхнулся на застеленную кровать.
Снилось мне что-то мрачное и скверное. Кто-то метался и орал в бесформенном мешке, рядом чиркали зажигалкой и смеялись. Потом осколки стекла в кухне, плачет женщина. Я снова стажер в глухом районе, на холмах укрылись Джонатан Девлин и Кетл Миллз, они живут в лесу с охотничьими собаками и ружьями, мы должны их поймать: я и два других детектива, высоких и тощих как восковые мумии. Мы бредем по полю, увязая в жидкой грязи. В какой-то момент я проснулся, корчась в мокрых от пота простынях, но сразу заснул, даже не успев понять, что это сон.
Зато утром я проснулся с ясной картинкой в голове — она отпечаталась во мне так ярко и четко, будто ее вырезали лазером. Ничего общего с Джеми, Питером или Кэти: это был Эммет, Том Эммет, один из двух детективов, заглянувших в наше захолустье, когда я находился на стажировке. Высокий и тощий, он носил отличные ботинки (наверное, тогда я получил представление о том, как должны одеваться детективы) и поражал строгим выражением лица, похожим на полированное дерево, точь-в-точь как у старого ковбоя из кино. Когда я поступил в отдел, он все еще там работал (теперь уже уволился) и, похоже, был отличным парнем. Я сохранил к нему юношеский трепет и каждый раз, когда он со мной заговаривал, бормотал что-то благоговейно-невразумительное.
Помню, однажды днем я бродил по автостоянке и курил, делая вид, будто меня совершенно не интересует беседа детективов. Второй коп что-то спросил, и Эммет покачал головой. «Если так, вся работа коту под хвост! — бросил он, швырнув окурок на асфальт и раздавив его ботинком. — Значит, пойдем обратно. Вернемся к самому началу и выясним, где мы просчитались». Потом оба развернулись и двинулись назад в участок, наклонив друг к другу головы и сутуля спины в черных пальто.
Выпивка всегда пробуждает склонность к самобичеванию: я не мог не признать, что пустил «коту под хвост» свою работу. Но теперь это не имело значения, потому что я нашел выход. Вероятно, все, что со мной творилось до сих пор: жуткий допрос Девлина, бессонные ночи и психические срывы, — являлось только подступом к этой минуте. Я бы скорее согласился допросить каждого жителя страны и довести до кипения свои мозги, чем хотя бы раз взглянуть в сторону леса в Ноканри. Мне следовало дойти до точки, до полного изнеможения, чтобы увидеть очевидное и простое: единственный человек, который знал кое-какие ответы, был я сам, и помочь мне их найти («вернуться к самому началу») мог только лес.
Конечно, все это очень просто. Но не могу передать, что значила для меня эта ослепительная вспышка, внезапно осветившая мой путь и показавшая, что я не заблудился и знаю, куда идти. Я почти смеялся, сидя в кровати в тусклом свете раннего утра. Вместо грандиозного похмелья во мне бурлила чистая и свежая энергия, как в двадцать лет. Я быстро принял душ, побрился, на ходу весело пожелал Хизер доброго утра (она подозрительно уставилась мне вслед) и помчался в город, подпевая какой-то дурацкой песенке по радио.
На Стивенс-Грин я нашел место для парковки — хороший знак, утром это почти чудо — и по пути на работу сделал кое-какие покупки. В книжном магазинчике на Графтон-стрит мне попалось старое издание «Грозового Перевала»[20] — красивый томик с побуревшими на краях страницами и золотой вязью на титульном листе: «Для Сары, Рождество 1922». Потом отправился в «Браун Томас» и приобрел замысловато-изящный аппарат для капуччино. Кэсси обожала, когда на кофе шапка пены, и я давно хотел подарить ей его на Рождество, но забывал. На работу я пошел пешком, оставив машину на обочине. Это обошлось мне в кругленькую сумму, но в такой солнечный и ясный день хотелось делать глупости.
Кэсси уже сидела за заваленным бумагами столом. К счастью, Сэма и «летунов» еще не было.
— Доброе утро, — буркнула она, бросив на меня холодный взгляд.
— Вот, — сказал я, плюхнув на стол оба пакета.
— Что там? — подозрительно спросила Кэсси.
— Это, — объяснил я, указав на кофеварку, — рождественский подарок, который я тебе задолжал. А это — в знак извинения. Прости меня, Кэсси, ради Бога, не только за вчерашнее, а за всю эту неделю. Я был настоящей занозой в заднице, и ты имела полное право прийти в ярость. Но я клянусь, что больше такого не повторится. С сегодняшнего дня я стану абсолютно нормальным, рассудительным и приятным человеком.
— В первый раз в жизни, — пробормотала Кэсси, и я почувствовал, как внутри меня пошла теплая волна. Она открыла книгу — Эмилия Бронте была среди ее любимчиков — и погладила первую страницу.
— Я прощен? Если желаешь, встану на колени. Серьезно.