безупречной, и ты преуспеешь на своем поприще."
(Перевод Котенко Р.В., Мищенко А.А.)
На краткий миг воцарилось молчание, которое прервал орлан:
– Я все понял! – воскликнул он в волнении. – У человека, у животного, у птицы должно быть предназначение в жизни, его цель. И когда она есть, смерть не важна. Для чего я жил? Ради рыбы. И вот я попробовал рыбу в тысяче разных мест (кстати сказать, здесь она какая-то кисловатая), и понял одно – самая вкусная рыба ловится в месте, где я родился. Значит, я достиг своей цели. Теперь мне следует умереть!
И орлан сложил крылья, закрыл глаза и грохнулся на палубу. Аленка ахнула. Ладья была потрясена. Они обе уже привыкли к неугомонной птице и ее дурацкой присказке "А что может быть важнее рыбы?". Они было приготовились проливать обильные слезы, как вдруг орлан пошевелился, встал на лапы, подошел к краю палубы, бросился с борта вниз и тут же стремительно набрал высоту и гордо прокричал сверху:
– Крылья! Крылья важнее рыбы! Полет важнее всех рыб на свете! Летать – вот мое призвание!
Покружил над мачтами и скрылся за облаками, не попрощавшись. Все-таки он был порядочный нахал, этот орлан!
Кицунэ
Аленка решила задержаться в удивительной стране Ниппон подольше. Тем более, что даосская серебряная пилюля, как оказалось, имела еще одно волшебное свойство. Она делала понятными непонятные явления жизни японцев. Вот скажет тебе кто "сёдзи", и ты сразу представляешь сетчатые перегородки из дерева и бумаги, которыми комнаты разделяют. Очень полезная оказалась пилюля!
Но в одном она не могла помочь. Аленка страдала по русскому хлебу, ноздреватому, черному, с горбушечкой. По горшку доброй каши, гречневой или пшенной, с лучком, чесночком, с душистым салом, хорошо пропаренной в печке, страдала она. Запасы на ладье подошли к концу, и приходилось питаться местным рисом, рыбой и всякими, прости господи, ика – осьминогами.
И вот как-то гуляла Аленка в мужском обличьи по узким улицам старого города, думала, не пора ли уже возвращаться домой. Как вдруг услыхала за углом тихий плач. Подошла посмотреть, а там сидит на приступочке девушка-красавица в нарядном кимоно, глаза рукавом закрывает и всхлипывает.
– Что за беда у тебя, девица? – спросила Аленка.
Та подняла глаза, и такие то были беззащитные глаза, что сразу захотелось незнакомку обогреть и обиходить. Аленка было собралась это сделать, как вдруг глаза превратились в щелочки и красавица рассмеялась.
– Ну, надо же! На свою нарвалась, – сквозь смех сказала девушка, и тут уж Аленка пригляделась к ней повнимательней. Смотрит, а это не девушка вовсе, – сидит перед ней огненно-рыжая лиса о пяти хвостах. И серебряная пилюля, что за щекой находится, услужливо подсказывает: кицунэ, оборотень.
Не могла Аленка мимо пройти, зазвала эту кицунэ к себе на ладью. Там красавица живо налепила из вчерашнего риса какие-то колобки, приготовила суп из водорослей с яйцом и ловко разделала сырую рыбу. Поставила на стол угощенье – нельзя ж отказываться, приходится есть. Аленка поблагодарила, но потом сказала почти сурово:
– У нас не принято, чтобы гости хозяев потчевали.
– Так это я по привычке, – смеется девушка. – Если какой прохожий повеса меня пожалеет, в дом свой приведет, так перво-наперво его вкусно угостить надо, потом приласкать, а там уж он растает и совсем будет мой.
– Зачем же тебе это надо?
– А жить на что? Мы, кицунэ, больше тысячи лет живем, и редкая из нас, как ты, может в мужчину превратится. А женщина в нашем мире не может жить без мужа, сына или отца.
– Я бы своим трудом жила, -негодует Аленка.
– Так и я своим трудом живу, – опять смеется красавица, – Знаешь, как трудно угодить нынче молодым повесам? Все они мамками да няньками избалованы. В старину, говорят, много лучше было.
– Ну, – заметила Аленка, – так всегда говорят.
Кицунэ оглядела каюту и заметила стоящее в углу на рогожке денежное дерево.
– Ах! – сказала она. – Своим трудом, значит? Легко тебе так говорить, когда у тебя серебро, точно сливы, на ветках растет.
Пожалела Аленка лисицу: натрясла ей в платочек с дерева горсти две монет. С тем и распрощались.
– Эх ты, раззява, – корила ладья Аленку, – пожалела оборотня, который тем и живет, что из честных людей деньги выманивает.
– Жаль ее, – ответила Аленка, – тяжело по чужим людям весь век мыкаться, к чужим порядкам приспосабливаться. А, может, у нее еще и детушки есть?
Детушки у кицунэ и правда были. И все до одного – лисы-оборотни. Очень они обрадовались серебру и тут же стали строить планы, как из простодушной иноземки побольше добра вытрясти. Заявились назавтра всем семейством в порт – а ладьи и след простыл. Улетела она обратно на родину.