А бобовый стебель на следующий день высох и обломился. Так больше Джек и не попал к великанам. Да и не надо было: золотого и ему, и его детям,, и внукам, и правнукам хватило.
– Я вот думаю, – заметила Аленка, – как он этот золотой в ход пустил, и как от шерифов и баронов богатство уберег?
– А он был волшебный, – не растерялась ладья, – тратить его мог только тот, кому его подарили. В ход пустил просто – отколупывал понемножку. Золото, оно мягкое.
– Не верю я, что дармовое золото может счастье принести, – отрезала Аленка. – А теперь пора спать.
Горшок золота
Как прилетели в Ирландию, Аленка сделалась какая-то не такая. Какая-то веселая и легкомысленная сделалась. Ладья на нее ворчала понемногу, пытаясь привести в обычную строгость, но не очень-то у нее получалось. А в субботу Аленка надела клетчатую зеленую юбку, нарядную блузку, всю в кружеве, и ушла куда-то. Да что ушла – убежала!
– На танцы убежала, – неодобрительно объяснила детям ладья, – теперь только к ночи будет!
– А что она танцует?
– Да все танцует: и джигу, и рил, и хорнпайп. Ишь ведь, и запасные башмаки с собой взяла, и мягкие туфли не забыла. А я тут волнуйся весь вечер, как она там. Ирландия эта – ох, и опасная страна. Тут всякое бывает. Да вот взять хоть лепреконов.
– Каких лепреконов? – хором спрашивают дети.
– Да нечисть местная. Весь такой маленький, ростом вон с тебя, Серега. Одет, как щеголь, во все зеленое. А левый башмак всегда с дырой. Накопит такой лепрекон золота и зарывает его в тайном месте. Еще, говорят, желания выполняет. Врут, поди. Так вот, пока я вечерами тут Аленку с танцев дожидалась, я керосиновую лампу в кают-компании зажигала. И все тут было видно, как на ладони. И дерево наше монетное тоже видно. На него, конечно, заклятье наложено, и людям оно кажется вроде герани. Но супротив лепрекона такой морок не выстоит. В общем, заявился он раз к Аленке и говорит:
– Прекрасная леди! Предлагаю взаимный обмен. Я исполню три Ваших желания, а Вы вырастите мне такое же дерево, только с золотыми монетами.
Аленка посмеялась да и послала его подальше.
А он не отстает. На следующий день заявляется, весь разукрашенный (а левый башмак все равно с дырой) и зовет Аленку замуж.
– Все, – говорит, – мое имущество будет нашим общим, и сердце мое станет принадлежать Вам.
Аленка опять прогнала его вон.
Так он что удумал! В ту же ночь прокрался к Аленке в каюту (а она как раз допоздна зелье варила, и задремала) и стал к ней с объятьями да с поцелуями лезть. Ну, тут Аленка осерчала. Схватила половник, которым отвары в котле мешает, и стукнула ему прямо в лоб. Да еще сказала при этом:
– Чтоб ты навек забыл, где горшок свой зарыл.
– И что? – глаза у детей сверкают от любопытства.
– Забыл! С тех пор, каждый раз, как мы тут, заходит к нам и смиренно просит снять проклятье.
Тайна
Летучая ладья ходит между странами, у Сереги и Иринки добавляется знаний, и все вроде хорошо, но… Но есть у ладьи с Аленкой какая-то тайна. Первым Сергей почуял странное. Вот возьмем учебники. Лет по двенадцать им, и по ним явно уже учились. Где рожица на полях нарисована, где теорема подчеркнута, где решение карандашом начерчено. Карандаш, правда, стерт потом, но следы остались. Опять же игрушки: у сестры все куклы новые, а вот у брата сабельки и ружья, видно, что пользованные. Верхняя одежда тоже ношеная. И еще… Ладья нет-нет да и проговорится. Ясно стало Сереге, что жил здесь до него еще один мальчик. Поделился он своим знанием с Иринкой, та предложила:
– Давай прямо спросим. Тетя Алена хорошая, она расскажет.
– А почему тогда сразу не рассказала? – Загадка.
В общем, положили ждать до зимы. А зима скорехонько настала. Вот уже и сочельник скоро. Набрался храбрости Серега и в один из вечеров, когда Аленка сидела в кресле с котом Василием на руках, сказал:
– Тетя Алена, – кстати, ребята так и не приучились звать Аленку Аленкой, – мы ведь все знаем. Здесь до нас жил другой мальчик, лет двенадцать назад. Что с ним случилось?
Аленка не ответила. Не ответила и ладья. Лишь канарейка озабоченно пискнула:
– Мы про него не вспоминаем.
– Отчего ж не вспоминаем, – вдруг раздался ясный голос колдуньи, – самое время вспомнить. Был у меня воспитанник до вас, и звали его Иваном. Подобрала я его на Лиговке. Он у собора песни распевал и подворовывал, конечно, когда удавалось. Вот так же, как и вы, он во мне женщину под мороком распознал, и так же, как и вы, согласился быть моим учеником. Позднее сам признался, что начитался Рокамболя и хотел стать знаменитым авантюристом. Но как попробовал морской жизни, открылось у него настоящее призвание. Всю корабельную науку он знал назубок, к зельям же и прочему колдовству сердце у него совсем не лежало. Даже полет его не так увлекал, как мореплавание.