Комнатки были чистенькие, с вымазанными известью стенами и недавно вымытыми некрашеными полами. В самой большой два окна были отворены настежь и под потолком билась и гудела большая мохнатая бабочка.
«Может быть, в этой комнате умрет Юля», — подумал Листов и, чтобы отогнать от себя вдруг нахлынувший ужас, спросил неестественно громким голосом;
— Ну, а цена?
Старуха поправила на голове платок.
— Да хотели за лето взять двести рубликов. Домик хороший.
Сошлись на полутораста.
Листов дал в задаток двадцатипятирублевую бумажку и сказал, что они переедут через неделю.
Дома он застал телеграмму от Ольги с известием, что она приедет в воскресенье скорым поездом.
— Значит, послезавтра, — сказал он сам себе. — Как бы там ни было, но жить станет много легче, не придется самому подводить счеты с прачкой и браниться с молочницей. Если Юле станет хуже, я так не растеряюсь. Уйду за доктором — Ольга дома останется. А на даче будет еще лучше.
Потребность делиться с кем-нибудь своими мыслями всегда была у него особенно сильна. Говорить с женой обо всем уже давно было невозможно.
Узнав однажды, что Володя получил двойку, Юлия Федоровна потом не спала целую ночь и представляла себе, как после ее смерти его выгонят из гимназии и он всю жизнь будет служить писцом в каком-нибудь страховом обществе.
Приходилось от нее скрывать и встречи, и разговоры с людьми, которых она не любила.
Листов чувствовал, как с каждым днем шла на убыль духовная близость, установившаяся между ним и женой сейчас же после свадьбы, и мучился этим еще больше.
«Жизнь провинциального судейского чиновника тяжелая штука, — думал он. — Двенадцать лет мы везли ее вместе, и каждый год на эту невидимую повозку судьба прибавляла все больше тяжести. Теперь я остался один. Вот-вот споткнусь и упаду. Скоро будет легче. Если за лето соберусь с силами, то после отъезда Ольги, осенью, смогу потянуть все беды и один.
Главное — передохнуть и выговориться. Нужно также, чтобы третье лицо указало, когда и в чем я поступаю не так, как нужно. Самому не видно, точно зрение притупилось. Думаешь следующий день прожить известным образом, а когда наступает утро, то оказывается, что вместо разбора дела необходимо ехать в гимназию, вместо того, чтобы выдать на базар рубль двадцать копеек, следует еще уплатить молочнице девять рублей, да по окладному листу двенадцать, и сорок копеек сапожнику».
Когда во все это входила жена, так почему-то не случалось…
III
Ложась спать, Листов представлял себе, как он встретит на вокзале Ольгу и, еще по дороге, расскажет ей о всех своих переживаниях.
Он силился мысленно нарисовать себе выражение ее голубых смеющихся глаз, и это не удавалось, зато все ее здоровое лицо, белые зубы, смех и голос он будто сейчас видел и слышал.
Три года тому назад Листов с семьей гостил целое лето в имении у сестры своей покойной матери и тогда близко познакомился с Ольгой, которую раньше видал девочкой. И ему потом все три года это лето казалось самым интересным и счастливым в его жизни. Всем было хорошо.
Жена поправилась, поздоровели и загорели дети.
С двадцатилетнего возраста он считал себя человеком с вполне установившимися взглядами и понятиями, и притом самыми правильными.
Каждое явление, каждая отдельная личность у него легко укладывалась в известную форму.
Курсистка — значило: идейное существо, лишенное женственности и страсти. Крестьянин — дикий человек с врожденной неспособностью культивироваться умственно и нравственно, с обрядностью вместо религии, с вечным желанием мстить и убивать там, где нужно быть тактичным и благоразумным. Лошадь — низко одаренное животное, созданное для заработка извозчиков и удобства передвижения господ.
Эти и другие подобные взгляды его, человека, прожившего на свете тридцать пять лет, вдруг опрокинулись и изменились, и не вследствие личного опыта или чтения каких-нибудь трактатов, а только от близости и разговоров с Ольгой.
Узнав, что она уже второй год на курсах, Листов сначала не хотел этому верить.
Всегда красивая, художественно причесанная, в изящном и удобном платье, в такой же изящной и удобной обуви, вечно веселая и со всеми приветливая, Ольга понравилась ему с первого же дня их знакомства.
Как-то вечером, когда они вдвоем сидели на балконе. Листов сказал;
— Ты вот и голодающих крестьян кормишь, и о моих детях и жене заботишься, словно они тебе самые близкие существа, и читаешь много, но на курсистку ты совсем не похожа.