- Товарищ лейтенант, по своему интерпретировав мою пауза продолжил свой рассказ Сырок.
- Если б не влезли, ему кирдык был бы, у него как потом выяснили, всего пять патронов с пулями было. Ну а мы в два ствола, гады, даже не дернулись, и сразу тикать в лес. Ну и парень с нами, только винтарь он взял, да патронов. Меньше пяти минут буянили. Да мы там еще ящик гранат прихватили, нам всяко пригодиться. И дальше до базы. Прибыли я товарищу младшему политруку доложил, а он нас спать отправил.
- Ладно, решил я, идем, познакомишь с товарищем Мойшей.
После того как произнес имя, скорее всего нового члена нашего отряда, в голове, сразу возник картавый голос напевающий - Евреи, евреи, кругом одни евреи.
Даже головой затряс, сгоняя наваждение. Мотив с голосом у меня в голове сопротивлялись, и избавится от него, у меня получилось только у палатки пограничников, возле которой на бревне сидели Есипов, и чистящий трофейный маузер98к парень.
Был он среднего роста, средней фигуры, то есть, далеко не толстый, но и не сказать, что худой, скорее жилистый. Лицо слегка вытянутой формы, прямой нос, черные волосы, виднеющиеся над повязкой скрывающей лоб и часть головы. Одет парень был в черный, или скорее очень темный сюртук и брюки. На ногах сапоги. С винтовкой он обходился умело, сразу видно имел опыт в этом деле.
Подойдя поближе услышал концовку разговора, между сидящими на бревне, вернее реплику вновь прибывшего товарища.
- Вот и думай сам, ты говоришь, жиды. Я же с тобой поспорю, есть разница, и она ощутима. Есть жиды, всевозможные ростовщики, откупщики, арендаторы и так далее, которым все равно на ком наживаться, а есть евреи, которые также как и все остальные работают с утра до вечера, чтобы прокормить свою семью. И одних с другими путать не надо. Из за тех первых к нашей нации и отношение такое, хоть их и меньшинство.
Когда сидящие возле землянки увидели меня со старшиной, разговор тут же прервался, и оба встали по стойке смирно, докладывая по форме, кто, где и чем занимается. И если доклад Есипова я остановил, то парня с винтовкой мне было интересно послушать.
- Пан, лейтенант, капрал 79 имени Льва Сапеги пехотного пока, 20 пехотной дивизии Фриш, заканчиваю чистку Маузер98к.
Только формы с конфедераткой не хватает, пронеслось в голове.
- Товарищ Фриш, вы не могли бы прогуляться со мной, хотелось бы пообщаться тет а тет.
- В Вашем распоряжении пан лейтенант.
Углубившись немного в лес, чтобы не быть на виду занимающихся своими делами бойцов, присел на сваленное дерево, пригласив капрала присесть рядом.
- Капрал, Вы понимаете, что сейчас очень сложное время, и я не могу допустить ошибки, поставив на кон жизнь людей доверившихся мне.
В ответ мне было молчание, и только напряженно внимательный взгляд выдавал в парне, находившемся рядом со мной, что он ждет от меня более конкретных слов. И в принципе готов к любому моему решению.
- Расскажите о себе, это мне нужно для правильного принятия решения. Если Вы хотите примкнуть к нашему отряду, разумеется, проговорил я, глядя капралу в глаза.
- Хорошо пан лейтенант, простите, я понимаю, война 39го, и все остальное. Я местный, пан лейтенант, мой отец служил еще в гвардии Пилсудского, в 1926 году, он был ранен и уволился со службы. Мы не бедствовали. У нас был свой хутор. Из rodziny, семьи, простите, не часто говорил по-русски, нас было четыре человека. Отец, мама, сестра и я. Я не считаю pracownik, простите, работников, они постоянно менялись от сезона к сезону. Я старший, с 1918 года, сестра с 1924 года. Мне отец дал хорошее образование. Я может и не идеально, но знаю русский, немецкий, польский, белорусский, не считая идиша. В 1933 умерла мама, нас осталось трое. В 1936 я пошел в Польскую армию. Дослужился, до капрала. Воевал с бошами. В 1939, когда армии не стало, остался в Лодзи. Я видел, что было в городе по отношению к евреям. Бежал к Советам. В 1940 помог друг отца, сделал документы, что был студентом, и учился в Люблине, потом вернулся, через границу домой. Мне не надо было говорить, что военный. Вы меня понимаете, пан лейтенант? Дома было спокойно, мы не любили Советы, но и не вредили им. Я еще рассказал дома про то, что творят боши. Мы жили и никому не мешали. Но боши пришли и сюда. Когда они приехали на хутор, в доме мы были втроем, они выгнали нас из дома, переворачивая там все, их было не много где то взвод, они разбежались по хутору как саранча. Солдат, стоявший возле нас, начал задирать сестре платье, я стоял спиной, но отец увидел, кинулся на него. Отца застрелили в спину. Я повернулся на выстрел, и получил прикладом в голову, упал, но все слышал. Прибежал лейтенант, ему доложили, что евреи бунтуют. Тогда он вытащил пистолет и со словами - ferfluchteen schvein - выстрелил еще раз в отца, в живот сестре и мне в голову. Я не знаю, как случилось, но его выстрел просто сорвал у меня с головы, кусок скальпа. Было страшно на вид, много крови и все. Я просто потерял сознание. Когда очнулся, немцы уже уехали, подпалив хутор. Разумеется, они его предварительно весь по возможности разграбили. Отец и сестра были мертвы. Пока еще не все сгорело, я прополз в дом, сначала идти не мог, все крутилось перед глазами, вернее глазом, второй сначала не открывался, был залит кровью. Но нашел ведро с водой. Оно мне помогло. Я сумел встать, нашел отцово ружье, правда, было только пять патронов с пулей. На мне был долг пан лейтенант. Я его шел получить. Выживу, нет, я тогда об этом не думал. Но теперь думаю пан лейтенант. Я хочу быть в Вашем отряде. Мне надо убивать бошей. Если нельзя с Вами, я уйду, но все равно буду их убивать.