деревне, или отдаленном хуторе. Что данные бойцы и сделали. Правда при виде комиссара, сразу вышли к нему и обо всем доложили. Сорокин, выслушав красноармейцев, отобрал у них оружие, сообщив, что решение по их вопросу будет принято в отряде. После чего переодев бойцов обратно в форму РККА, привел их в наш лагерь.
Увидев, что двоих молодых парнишек в форме, но без оружия комиссар привел в лагерь, я было подумал, узнав их историю, что Сорокин будет требовать для них максимального наказания. Однако младший политрук меня неожиданно приятно удивил, пытаясь передо мной заступиться за приведенных пареньков. Вероятно, он думал, что я захочу поступить с ними так же как и с Резуном. Но выслушав комиссара, я поддержал его идею зачислить обоих бойцов в отряд, как бы с испытательным сроком. Сорокин сообщил это решение Ухтомскому и Снегиреву, вызвав, как мне кажется вздох облегчения у обоих. Бойцы заверили нас, что больше трусости и малодушия они не допустят, и мы, ни сколько не пожалеем, что поверили им.
Еще два человека, это брат и сестра Давид и Роза Айзерман. Давиду было двадцать, Розе восемнадцать лет. Их практически выгнали в лес родители, понимая, какую опасность для них несет Новый порядок. Оружия у них не было, они просто искали место, где переждать неприятности, сгустившиеся над ними, и грозящие летальным исходом. Наткнувшись на нашу группу, они упросили меня взять их в отряд, более того, Давид очень просил оружие, чтобы биться с ненавистным врагом. Роза же, стала помогать по хозяйству Марии Серафимовне.
С последним из этой пятерки вышло довольно интересно. Зайдя в одно из сел, оно было уже далеко не первое, и потому действия были отработаны: Узнаем о наличии полицейских. Опрашиваем местных жителей о старосте. Проводим беседу или приводим в исполнение приговор.
В этом селе полицейских не оказалось. О назначенном немцами старосте, люди отзывались уважительно. Нет, конечно, сбор продовольствия, оружия и радиоприемников в селе прошел, но в принципе на этом и все.
Старостой был назначен бывший сельский ветеринар, которого незадолго до войны, исключили из партии и уволили с работы. По всей видимости, должны были арестовать, или просто выслать, но этого по какой-то причине не произошло.
Подойдя к дому старосты, постучали в окно, предварительно окружив на всякий случай дом. Нам открыл высокий статный мужчина с заметной сединой, лет 45. Увидев нашу форму, не удивился и не испугался. Внимательно нас выслушав, попросил, после того как мы покинем село оставить кого ни будь до вечера за околицей. На наш резонный вопрос для чего это нужно сделать, просто сказал, что у него в сарае скрывается раненый человек, но днем он его выводить не будет, опасаясь доноса от местного населения.
- Кто-то же на меня в НКВД донос написал, могут и немцам доложить. Я и про Ваше появление немцев в известность поставлю, Вы уж не взыщите. И если можно оставьте мне на лице синяк. Мне так спокойнее будет с ними, потом разговаривать. Скажу, дескать, приходили бандиты угрожали, требовали.... И да, возьмите немного продуктов из погреба.
Прогнав в голове разговор со старостой, отметил железную выдержку этого человека. Он ни в чем не винился, не пытался оправдаться обстоятельствами, он просто нас выслушал, и когда для себя решил, что с нами можно иметь дело, рассказал про раненого, которого прятал от немцев, заодно порекомендовав проведение некоторых мер, для своей собственной безопасности. Более того, узнав, что у партизанского отряда проблемы с медикаментами, он поделился ими с ними из своего запаса, который сумел сделать, на свои деньги, при начале войны.
На всякий, всякий ждать старосту с раненым оставили Кривоноса с Патрикеевым, а сами организовали неподалеку засаду. Вдруг в человеке ошиблись. Слава богу, нет. Как и было оговорено, когда стемнело, староста привел на место встречи сильно хромающего человека. Самое большее, что нас удивило, так это его форма, форма командира НКГБ.
Чего-чего, а этого мы не ожидали. Чтобы человек, которого чуть не арестовали карательные органы страны, спасал представителя этих самых органов.... Картина маслом.
Младший лейтенант НКГБ Илюшин Савелий Архипович, всегда считал, что жизнь у него удалась. Родившись в 1915 году в городе Москве, в семье служащего почтового ведомства. Савелий с детства был немного избалован вниманием окружающих его родственников. Этому ни сколько не помешали сначала февральская, а, затем и октябрьская революции.
Семья была не из богатых, но определенный достаток имела. Его мама Авдотья Кузьминична, не работала, и все свое время уделяла сыну. В чем ей помогали обе бабушки. Получив некоторое домашнее образование, Илюшин пошел в школу, где был один из первых пионерских отрядов. Еще в школе юный Савелий, начал отлично рисовать. Это его увлечение всячески поддерживали и дома. После школы поступил в Московский институт изобразительных искусств. Здесь начали возникать первые трудности, между учеником и педагогами появилось недопонимание. Встал вопрос о прекращении учебы, но в это время по всем институтам шел набор в школы НКВД. И Савелий не долго думая по комсомольской путевке переводиться в одну из таких школ. В это время все школы данной системы преобразовывались в военные училища. Окончив училище в 1940 году, срок обучения при преобразовании школы в училище увеличили на один год, Илюшин получил звание сержанта НКГБ, что в армейской классификации приравнивалось к лейтенанту. И был направлен в Западную Белоруссию, в поселок Дрогочин. Участвовал, в нескольких операциях по уничтожению бандформирований в районе. Был легко ранен. В мае 1941 получил звание младший лейтенант НКГБ. На третий день войны немцы были уже под Дрогочином. Савелию и старшему лейтенанту НКГБ Золотарю было приказано на легковой машине эвакуировать документы по его ведомству в Минск. Сделать это не удалось. За одинокой легковушкой начал гоняться немецкий истребитель. В результате машина с документами сгорела, старший лейтенант НКГБ Злотарь погиб, а Савелий получил ранение бедра и контузию, при взрыве машины, от который раненый не успел далеко отползти. Сколько он пролежал без памяти, неизвестно, но этого времени хватило, чтобы кто-то, вероятно посчитав его мертвым, забрали у него документы и табельный ТТ. Вот как раз в таком состоянии его и обнаружил, будущий сельский староста поселка. Убедившись, что чекист жив, он его скрытно перевез к себе в сарай, где все это время и выхаживал. Сама по себе рана Илюшина была не так опасна, но он потерял много крови. Как бы то ни было, Савелий поправился, осталась только некоторая хромота, которая со временем тоже должна была пройти. Но тут появилась другая проблема, местность была захвачена немцами, А снимать форму и переодеваться в гражданскую одежду, даже после утери документов Савелий не хотел.
Приблизительно такую историю услышал сначала я, а потом и комиссар отряда. Не скрою меня, немного напрягал представитель ведомства товарища Берии в отряде. Но познакомившись с Илюшиным поближе я изменил свое к нему отношение. После некоторого сомнения мы с Сорокиным кроме функций бойца в отряде, не смотря на хромоту, гебист стал сразу проситься на операции против немцев, поручили младшему лейтенанту НКГБ проверку новых людей, хотя и понимали, что в средствах для этого мы очень ограничены. Вот таким Макаром мы заполучили своего контрразведчика. Который, с первых же дней в отряде старался доказать свою полезность. Причем делал это не за счет других.
Довольно интересно проявила себя в отряде Роза Айзерман. У этой девушки был определенно талант дизайнера. В связи с неудобством ходить в платьях по лесу, наша женская часть коллектива, постепенно переоделась в красноармейскую форму. Которой у нас было в избытке, кстати, мы с комиссаром приняли решение переодеть в нее весь личный состав отряда, включая гражданских лиц, посчитав это дополнительным пунктом укрепления дисциплины. Решив переодеться в форму, Роза подошла к этому моменту творчески. Ушила парусность брюк, на гимнастерке сделала выточки, и бесформенная одежда, стала очень даже смотреться. Увидев, что сделала со своей одеждой Айзерман, женская часть отряда заразилась дизайнерской лихорадкой по подгонке формы под себя. До этого просто об этом ни кто из женщин не задумывался.
Для гражданских не знакомых с оружием, мы устроили что-то типа стрелковых курсов, убедившись что в округе порядка пятнадцати, двадцати километров нет немцев, начали обучать стрельбе из трофейных винтовок, наше пополнение. Учеников оказалось четверо. Антон Сашко, Давид Айзерман, упросивший нас не смотря на его возраст, с разрешения мамы Константин Кирилов и, что удивительно Ульяна, которая очень хотела освоить стрельбу из винтовки.
В один из дней ко мне подошел наш мичман с просьбой зарегистрировать брак между ним и нашим старшим военфельдшером. На вопрос, как он это себе представляет, Кротов ничуть не смутившись, пояснил, что командир части вправе выдать такое удостоверение. Все мои попытки отмазаться успеха не приносили, моя же подколка по поводу, тебе, что нужно ехать или шашечки, вообще вызвала озадаченность мичмана. После этого до меня дошло, что анекдот про такси, здесь еще не актуален, так как те же шашечки появились на победах в пятидесятые годы. Пообещав решить данный вопрос, отправился на поиск комиссара, советоваться, как это лучше