Я же был уставшим, поэтому и молчал и не рвался особо в бой, да и воспринял свое неучастие в предстоящем бою нормально, без самовлюбленных истерик. Переходы по болотистым лесам не прошли для меня даром. Жутко хотелось спать и даже перед сном выпить чего горечительного. Вот я и позвал Франческо Ларенти, Андрея и открыл бутылку виски, да нарезал колбаски домашней, что так здорово готовят в Речном. Можно подумать, что алкоголь — это проявление слабости. И я соглашусь, но только когда лежа на диване и пить в два горла. А когда нужно быстро снять стресс, чтобы не сойти с ума после боя, чтобы унять мысли, трясучку всего тела, а не только рук, нужно выпить и поспать.
Поседели душевно, уже на третьей кружке перестал замечать, что генуэзец практически не говорит по-русски, хотя уже многое понимал, и общался с ним как с соплеменником. Попели песни, и я не помню, как уснул. Уже сквозь сон слышал, как Андрей, заикаясь, промямлил, что «наши де пошли громить поганцев». В этот раз регенерация и ускорение метаболизма не сработали.
Утром отходил плохо. Или моя регенерация подводит, или я все же вчера так перепил, что даже магическое исцеление было бы бессильно. В городе же все шло чинно, спокойно, ничего не говорило об утреннем бое.
Заметил, как генуэзцы отрабатывают удары своими копьями. Самым энергичным был мой вчерашний собутыльник. Однако, больше никто не занимался и я, умывшись водой из деревянной бочки, что стояли наполненные по всему городу, пошел к нашему командованию. Оказалось, что зарядка уже прошла, а тренировка по боевому слаживанию будет к вечеру и я даже немного расстроился, что все под контролем и мне нечего делать. Думаю, что утренняя тренировка арбалетчиков сейчас идет только потому, что их кондатьер банально проспал побудку.
Минуты тянулись медленно, я слонялся по городу из угла в угол, походил по деревянной крепостной стене из огромных дубовых стволов, пытался со стены рассмотреть в бинокль направление, куда удалились наши сотни, но тщетно. Тренироваться не тянуло, есть не хотелось, пить воду не хотелось, а другого нельзя. Тогда я пошел спать.
Разбудил меня шум со стороны равелина, подумал уже об атаке, но тут понеслись новости по улицам города со скоростью звука. Разобрать подробности было нельзя, но главное — наши разбили ливов и возвращаются с их обозом и сотнями пленных. Последние сведения даже немного покоробили. Ну, зачем нам пленные? Самим через месяц-другой зубы на полку класть.
Всеобщее ликование, почему-то, меня никак не захватывало. Напротив, было какое-то настороженные ощущения. И только через полтора часа в бинокль я уже мог рассмотреть двигающуюся колону победителей в первой серьезной стычке с расставленными крупными дозорами по всем сторонам.
Входили в город воины под восторженные крики. Гражданских в Юрьеве оставалось вряд ли больше трех сотен, но они, как и ратники, не участвующие в сражении, создавали эффект толпы. Я так же стоял в сформированном коридоре, щуря глаза, и корча рожицы из-за того, что в голове бил набат от шума. Находясь в центе толпы, я не преуспел в попытках рассмотреть наших героев и тех трофеев, что они взяли.
Встретившись с лицом ехавшего впереди колонны Филиппа, я заволновался. Мой друг был подавлен. И это так бросалось в глаза на фоне восторженных криков, что в груди похолодело. Растолкав зевак, я кинулся к коню Филиппа. Со стороны это выглядело, наверняка, неприлично, но было все равно.
— Что? Что? — орал я, пытаясь перекричать толпу.
— Глеб Всеславович, — сказал Филипп и отвернул голову вправо, так как у молодого храброго старшего сотника стали увлажняться глаза.
Но я не хотел сразу верить и осознавать самое страшное.
— Упокоился, али поранен? — с надеждой спросил я.
— Упокоился, — сказал Филипп и перекрестился.
Я же побрел к себе в горницу. Хотелось бежать, что-нибудь делать, кому-то помочь, даже взять лопату и самому выкопать яму, чтобы похоронить, отдать все свои личные запасы провианта, ну что-нибудь сделать. Но нашего полковника уже похоронили на поляне, где и был бой.
Вечером ко мне пришел Филипп, и я снова открыл бутылку, уже не заботясь о том, что второй день пью. Вот только поминать хорошего человека «вискарем» посчитал пошлым и достал спирт, немного разбавив который, мы, молча, с самым молодым старшим сотником в нашем воинстве выпили. Уже через час в горнице было не протолкнуться. Все сотники как наши, так и князя пришли помянуть великого воина и человека чести. Что не ушел, когда все уходили, после смерти князя Константина, который остался, когда это было опасно, возле малолетнего князя Василько, что умел дружить и пронес дружбу с Войсилом через все невзгоды, потерял жену и ребенка во время первых ее родах и так и не женился больше, посвящая себя долгу службы. И вот этот человек с сотней конных увидел, как большой отряд всадников, возглавляемый рыцарем, заходит в атаку на правый фланг Филиппу, отчаянной сшибкой заставил отступить рыцарей, которые и возглавляли отряд ливов. В этой мясорубке погибли больше двадцати русичей, но они героически выполнили свой долг.