— Я приду к князю, — сухо ответил я и демонстративно развернулся.
Позубоскалив и с вызовом осмотрев вокруг, сотня князя развернулась в сторону города.
— Филиппа, Ермолая, Гильермо, Андрея до меня, — обратился я к Тимофею и зашел в свой шатер.
Через десять минут все собрались у меня в шатре. Лица были угрюмые, но полны решимости. Такой тон княжьего посланника не давал повода для радости и не внушал оптимизма. Уже говорилось о некотором недоверии великого князя к нашему обществу. Этот факт вызывал недоумение, так как против княжьей власти никто не высказывался. Однако, чувство несправедливости не переходило грань, после которой и возникает ненависть к князю.
— Что порадеете, други? — обратился я к собравшимся.
— Треба идти, токмо узять чатыры сотни, — первым высказался Ермолай.
— Не можно стольки. Князь з дружиной у граде, две тыщи у його, — сказал Андрей, который подтвердил свои косвенные функции разведчика.
Вот только почему я узнаю только сейчас, что князь со всей своей ближайшей дружиной расположился в этом небольшом городке? Да еще и неподвластным ему напрямую. Но не время сейчас с этим разбираться.
— Иду я з Берам, Филипп — голова. Гильермо — Филипп и твой голова! Коли до ночи не повертаюсь — сымайтесь и идите до дому, — я окинул всех взглядом.
Пауза была долгой, в ходе которой проявлялись и настроения присутствующий. Было видно, что Анрей и Филипп в большей степени одобряли мое решение. А вот Ермолай всматривался в каждого из присутствующих, ища поддержки. Было очевидно, что он против того, но вот и аргументов привести не мог. А я же, наоборот, успокоился. Кто я, чтобы решиться на неповиновение князю, которому целовал крест? Вот исподволь князя уронить или отравить — можно! Как правитель, Юрий не сыскал моего уважения. Даже то, что прибегает к византийским хитростям, а не напрямую действует, как это больше на Руси ценилось — уже не в плюс князю. Нет, можно, а порой и нужно, применять и хитрость, и обман, что на пользу народу, но, не со своими.
— Воля твоя, боярин, — первым сказал Гильермо. Он вообще был приглашен на собрание не для советов мне, а чтобы при свидетелях подтвердил свои наемнические обязательства уже перед Филиппом.
— Воля твоя, — уже в унисон сказали Андрей и Филипп.
— Ай, — вскрикнул в сердцах Ермолай и только махнул рукой.
У ворот встретили нашу небольшую делегацию из четырех человек, двое из которых были в роли носильщиков, вполне благосклонно. Не провоцировали, не старались как-то задеть. По пути к большому дому в центре детинца так же не сопровождали, что выглядело, как знак доверия. И только у крыльца дома остановили и осмотрели. Оружие приказали сдать, на что мы так же согласились. А вот когда потребовали оставить и пистолет, который обычно не воспринимался как оружие — я немного насторожился, но отдал, вынув патроны, и проверил затвор.
— Князь, по воле твоей пришел, — произнес я, как только зашел в большой зал и увидел Юрия Всеволодовича.
— Не шипко то ты и торопился, — без какой-то злобы произнес князь. — Но, то и добре, поведали мне о том, якоже ратились вы з немцами.
И кто же мог это поведать? Из лагеря не помню, что бы кто-то открыто заживал в город. Плохо работаем — у князя есть свои люди у меня в войске.
— Мыслишь, кто поведал? Да пустое то — епископ Симон аще з людьми владимирскими слушков засылал, — улыбнувшись, произнес князь. Ему доставило удовольствие щелкнуть меня по носу.
Я же все думал — не сделал ли я чего недоброго, что князь вздумает ставить мне в вину. Оно так всегда, когда ловят, останавливают пусть и правоохранительные органы, часто уже чувствуешь свою вину. Одна знакомая, когда гаишники на 8-е марта останавливали, чтобы тюльпанчик вручить, с перепугу так дала газу, что влетела в ехавшую впереди машину.
— Скарба много узял? — вдруг спросил князь, выбив меня из размышлений.