Евгения Петроченко
В летописях не значится
Посвящается моим дорогим родителям, Светлане и Александру, которые бесконечно в меня верят, и той, которая живет лишь на этих страницах
© Е. Петроченко, 2016
© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2016
1
Хлопковая поверхность простыни еле ощутимо пахла стиральным порошком, но постепенно этот запах угасал, приглушался, пропитываясь липким потом и солеными слезами. Я сползла с подушки и, свернувшись калачиком, уткнулась в мокрую ткань, не в силах держать эмоции в себе, проливая их на безжизненную материю.
Боль не уходила, и я знала, что она не уйдет. Это только начало. Мне придется учиться жить с этой горечью, с этим осознанием собственного абсолютного бессилия.
Истеричные рыдания медленно сходили на нет, но блаженная пустота внутри не появлялась. Я привыкла, что все проблемы можно если не решить слезами, то хотя бы поумерить накал эмоций. Но это был не тот случай, и женская слабость не приносила облегчения.
Когда вся влага из моих глаз полностью пропитала верх ночной рубашки и простыню, я сделала то, к чему зарекалась прибегать, воззвала к тому, кто в моих системе ценностей и мировоззрении не существовал.
– Боженька, – это детское обращение я применяла, когда маленькая подходила с подружкой к иконе и умоляла, чтобы меня оставили в гостях на ночевку, вопреки воле родителей. – Боженька, я давно уже ничего у тебя не просила, но, пожалуйста, пусть она выздоровеет. Я сделаю все, что ты захочешь, абсолютно все. Забери сколько хочешь лет моей жизни, забери всю мою жизнь, но пусть она будет здорова. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Я, словно безумная, раз за разом обращалась к нему, умоляла его, обещала все, что у меня есть, но, как и у миллионов людей, моя мольба оставалась без ответа. Я разом вспомнила, что не ходила в церковь уже лет десять, что не единожды презрительно высказывалась обо всех верующих, что была уверена, что только я хозяйка своей судьбы и никто, абсолютно никто меня не переубедит в моем мнении. Каждый диалог, каждая вздорная фраза камнем падали мне на сердце, придавливая все ближе к земле, заставляя задыхаться от невозможности забрать свои слова назад.
– Ты же знаешь, я не хотела, я не со зла, – я шептала это одними губами, как заклинание, прижимаясь щекой к мокрой ткани и вглядываясь в темноту. – Прости меня, пожалуйста, прости меня, Боженька.
Иногда я замирала и слушала темноту, не надеясь получить ответ от Него, а иногда пытаясь понять, мерещатся ли мне тихие рыдания или нет. Я боялась, что мама тоже плачет, я мечтала, чтобы хоть она чувствовала себя сейчас немногим лучше, но вынужденно признавала, что, пожалуй, моя боль все же должна уступать ее материнской боли.
Сегодняшний день однозначно будет самым худшим днем моей жизни. И едва появилась эта мысль, как пришло осознание – нет, не будет. Каждый день впереди будет мучением, и однажды все же наступит момент, когда все предыдущее просто померкнет, и тогда я узнаю, что же такое настоящая боль. Сегодня же так, первая ступень, день, когда я не смогла сдержать чувств от получения ужасающих результатов анализов моей сестры, дальше же мне придется забыть о своем «я» и полностью сосредоточиться на том, чтобы последние пару недель ее жизни не были омрачены печальными лицами. Я должна поддерживать ее и маму, я должна не давать воли глупым слезам у них на виду, я должна стать настолько сильной, какой никогда не была прежде. Моя боль – это ничто, мои чувства не имеют значения, есть только она, моя дорогая, и я не могу ее спасти. Поэтому я должна полностью забыть о себе и оставить горестные чувства в этой ночи, полной непроглядной тьмы и отчаянной мольбы.
Я искала забытья во сне, но события пережитого дня вначале не давали сомкнуть глаз, а после стали повторяться, изменяться, взывая к памяти и оживляя лица моих родных, особенно Оксаны. Ее бледное лицо после выхода от врача, ее глаза, полные непонимания и невозможности принять такую реальность, ее слезы, застывшие в самых уголках глаз.
Я силилась проснуться, я не хотела проходить через это еще раз, я мечтала стереть это из памяти, но мозг не желал отпускать эти образы.
Под утро псевдореальные события ушли из сна, уступив место настоящему кошмару.
Я возвращалась домой с работы. Входная дверь была распахнута, на месте перед гаражом стояла папина машина. Сумах, росший возле дома уже около десяти лет, приветливо шуршал красно-зелеными листьями, выдавая приближение настоящих осенних холодов.
Толкнув калитку, я пересекла двор, затем вошла в дом, позвала маму, потом папу, потом Оксану. Никто не откликнулся, и я обошла дом, направляясь к небольшому огороду, расположившемуся позади. Но до него дойти не успела, замерев на асфальтированном участке перед ним.