Она сложила их клеевой стороной внутрь и положила в карман. Затем взяла со стола сумку, пошла в прихожую, нагнулась, чтобы надеть свои теннисные туфли (черт, опять это похмелье), сняла с крючка флисовую куртку и накинула ее на плечи. Переложила телефон в карман куртки и вошла в гараж.
Кнопка на стене не работала, так что пришлось поднимать гаражную дверь вручную. В темное помещение ворвался солнечный свет. Джен залезла в свой «вольво», кинула сумку на пассажирское сиденье и нажала на кнопку зажигания.
Ничего не произошло.
Она нажала снова. Ничего.
Не день, а чертов праздник.
Джен достала телефон. Он был все еще выключен. Одной рукой Джен с силой зажала кнопку включения, а другой потянулась к сумке за кошельком. Нащупав его, она положила телефон на приборную панель и стала копаться в кошельке в поисках визитки Автомобильной ассоциации. Пусть приедут и разберутся с машиной.
Отыскав визитку, Джен снова взяла телефон. Он все еще был выключен. Раздраженно фыркнув, Джен в третий раз зажала кнопку включения и уставилась в экран.
Прошло несколько секунд.
Слишком много секунд.
Серьезно?
СЕРЬЕЗНО?
Машина?
И телефон?
Еще и света нет!
В голове Джен пробежала мысль, что все это могло быть связано.
Но Джен быстро отбросила ее, потому что она не имела смысла.
Хлоя
Хлоя с легкостью ответила на вопросы с вариантами ответа и писала уже третий абзац смелой, но аргументированной критики нынешнего Верховного суда за то, что он не отвечает стандартам судебного контроля, установленным в деле «Мэрбэри против Мэдисона», когда в классе мистера Унгера, в котором не было окон, погас свет и стало так темно, что Хлоя больше не могла разглядеть, что пишет.
Два десятка ребят одновременно изрекли свое негодование.
— Да что за…
— Ну, блин.
— Мистер Унгер! Это не смешно!
— Тсс!
— Что?
— Мистер Унгер?
— Тсс! У нас контрольная!
— Уже нет.
— Ты хоть что-нибудь видишь?
— Нет.
— Мистер Унгер!
— Кажется, он за кофе пошел.
— Кто-нибудь может включить свет?
— Электричества нет, умник!
— Фонарик на телефоне!
— Не работает.
— Мой тоже.
Хлоя сощурилась, как могла, но безнадежно: в темноте невозможно было разглядеть ни слова на бумаге.
Это нечестно. Все шло так хорошо! Первый раз за всю неделю у нее что-то стало получаться. А теперь это?
— У кого-нибудь работает телефон?
— Чиво-о-о-о?
— С ума сойти, ребята.
— Кто-нибудь, сходите за Унгером.
— Да я даже дверь не вижу!
— Она у стены.
— Ты мне так помог, Шон. Спасибо.
Хлоя отложила карандаш и откинулась на спинку стула. От ее движения парта покачнулась, и Хлоя услышала легкий стук укатывающегося карандаша. Она резко вытянула руку, чтобы остановить его, но не успела — карандаш упал. Наклонившись, Хлоя поводила рукой по полу, пока не отыскала его. Снова выпрямившись, она потрогала кончик карандаша пальцем и поняла, что стержень сломался.
Это стало последней каплей. Хлоя не расплакалась только потому, что через две парты от нее сидел Джош Хаузер.
Это худшая неделя в моей жизни.
Макс
Тремя этажами ниже Макс, одетый в спортивную форму, стоял на волейбольной площадке в зале и материл физкультурника и его подход к образованию.
В чем, по мнению мистера Фармера, был смысл уроков по волейболу? Научить их играть? Или унизить тех, кто играть не умел? Если первое, то почему учитель не показал им, как совершать подачу сверху?
Макс понимал, что технически удар снизу был вернее. Но так как его единственной целью было избежать насмешек, а снизу подавали только девочки, ему ничего не оставалось, как совершить верхнюю подачу, техника которой была для него загадкой. Они занимались волейболом второй день, а Макс до сих пор не знал, бить по мячу надо открытой ладонью или кулаком. А раз мистер Фармер не считал инструктаж частью своих обязанностей, Максу пришлось разбираться самому.
Вчера его усилия обернулись полным провалом. Он отбил подачу костяшками пальцев почти перпендикулярно сетке и едва не попал Мэдисон О’Рурк в лицо. Над ним смеялись обе команды.