Но нас приветствуют ливанцыИ машут радостно руками.
Давиду Áлушу, который на второй день пребывания в Ливане умудрился посетить бейрутскую проститутку
В глаза, забывшие о Боге,Нацелил я свой гневный взор:— В тебе, о выродок убогий,Всему Израилю позор!Поступок твой постыдно-жуток,Немыслим, непереносим…Еврейских наших проститутокТебе уж мало, сукин сын!Тебе, преступному еврею,Да ниспошлет Святой ТворецЧуму, холеру, гонореюИ импотенцию, подлец!В аду тебе казниться в корчах, —На весь народ зовешь беду!..
Но Áлуш весело хохочет:— А проститутки есть в аду?
Баталá[1] шел ховéш — брахá
Наверно, вовсе не праваМолва армейская; однакоЕе оценки и слова —Штыки: твердит любой вояка,Что повара и шофера,Кладовщики, да и связисты —Все поголовно фраера,Бездельники и пустовисты.
Но даже в мирные года,Когда лишь спим да загораем,Мы, санитары, никогдаУпрека этого не знаем.
А нынче здесь, вступая в бой,Каким бы ты ни звался смелым,Смиренно молится любойЗа жизнь свою на свете белом,
За душу грешную и плоть,Прося Всевышнего не даром:«О, подари, Святой Господь,Безделье нашим санитарам!»
Обнажённые мишени
Сей парадокс давно замечен:В Ливане мы не иностранцы.Ливан выходит к нам навстречуТак, словно мы — его ливанцы.Дивишься этому, как чуду:Не сон ли тут, не миф, не сцена?Но так повсюду, так повсюду,И — привыкаешь постепенно.Ливан с улыбкою весёлойНам руки жмет, зовет под крышиИ угощает пепси-колой,А норовит ещё — гашишем.Солдату нашему, как брату, —Гостеприимство в высшем стиле,А суку Áлуша по блатуЛиванкой даже угостили.
А вот с приветствием речистым/Без всяких кукишей в кармане/Нас навещают фалангисты[2],Которым в будущем Ливане
Цвести и здравствовать. РадушноБлагодарят за благородство,Дают смотреть свое оружье…Израильского производства:Мол, террористам, гадам этим,Мы, как и вы, ломаем кости.И адреса берут: приедемМы, дескать, к вам в Израиль в гости.И задают вопросов много:Как, мол, в Израиле житуха,И говорят, что верят в Бога,И впрямь, похоже, люди духа…
Но вскоре нам уже обыденСей пир, как яблоки и вишни.Приходит мысль: «А любопытенВот этот юркий не излишне?»Он чем-то словно озабочен.Всё норовит узнать, к примеру,Что за шмиру[3] мы ставим ночью,И льстит нам явно уж не в меру.
Его лихое поведеньеНам странным кажется, пожалуй,И зарождается сомненье:«А не шпион ли этот малый?»Полны мы самых человечьихПорывов — прочь, зубовный скрежет,Но, если он и впрямь разведчик,Нас этой ночью перережут.И надо нам решить скорее,Как быть с угрозой этой кары…Пятнадцать ровно нас, евреев —Врач, шофера и санитары.И вот, не ведая сомнений,Мы в спор бросаемся в азарте,И сразу есть пятнадцать мнений,И сразу есть пятнадцать партий:— Чем зря ему в обиду фразуСкажу, я сам погибну лучше!— Под стражу взять его! И сразу!И застрелить на всякий случай!..
Наш спор отчаянно-неистов,Но опыт трех тысячелетийВ нас усмиряет экстремистовИ выбирает нечто третье:
«Шмиру усилим! — вот решенье:Мы — не они, мы — человеки…»Мы — обнажённые мишени,Неистребимые вовеки!
Третья открытка
Хоть здесь порою убиваетИ это все-таки война,Моя душа не унывает —Поверь мне, милая жена.К нетленной истине причастен,Давно забыв пустую грусть,Я так на свете этом счастлив,Что даже смерти не боюсь.
Я здесь живу, с судьбой не споря,Перед Создателем в долгу,На удивительного моряПрекрасно-чистом берегу.Над головою небо в звездахПьянит, волнуя, мысль мою.А воздух… Боже, что за воздух! —Такой, наверно, лишь в раю.
Однако есть закон дистанций.Нужны, как Рае молоко,Нам голоса родимых станций,Но здесь от них мы далеко.
Транзистор, словно огорошен,Несёт один сирийский бред,И нету музыки хорошей,И даже шахмат тоже нет.
вернуться
1
Батала шел ховеш — браха /иврит/ — Да будет благословенно безделье санитара! — популярная в израильской армии поговорка.