В конце концов они останавливаются на одном из способов. Назвать его наиболее удачным трудно, но нам выбирать не из чего.
Потом мы маемся целый час, в течение которого Ханке несколько раз выходит курить в коридор, а я, встав у толстых стеклянных перегородок отсека, напряженно слежу за действиями Петерсена и биолога Зауэра. Оба они надевают маски с респираторами, резиновые фартуки и перчатки, их движения кажутся замедленными, а все действие напоминает сцену из фильма ужасов.
Лаборантка приносит клетку с шестью морскими свинками. Это кроткие и безобидные создания. Некогда их предки на ярмарках, устраиваемых в различных городах Европы, под звуки шарманки вытаскивали счастливые билетики с предсказаниями судьбы. Ныне счастье изменило им.
Священнодействия со стеклянными чешуйками заканчиваются. Петерсен берет клетку и достает из нее животных. Зауэр распределяет их под шестью отдельными стеклянными колпаками. Морские свинки мечутся в этих прозрачных капканах. Ханке становится рядом со мной, и по его лицу пробегает кислая гримаса.
Затем Петерсен и Зауэр быстро проделывают необходимое и отступают в сторону, чтобы нам с Ханке было лучше видно.
Не проходит и десяти секунд, как одна из свинок, скрючившись в предсмертных конвульсиях, падает на спинку.
У Ханке вырывается невольных вздох. В это время падает вторая свинка, а за ней — третья. Живыми и невредимыми остаются только три контрольные свинки.
По спине у меня пробегает мороз, на негнущихся ногах я делаю несколько шагов в сторону и припадаю лицом к стеклянной перегородке. Напряжение исчезает, его место занимает страх, который мгновенно переходит в мрачную решимость. Сомнений не остается, все становится на свои места. С Маноловым расправились, его убили. Хладнокровно, с дьявольской расчетливостью, предварительно выбрав место и время. Удар был нанесен безошибочно.
Петерсен и Зауэр выходят, снимают маски и перчатки, вновь приобретая нормальный человеческий облик. Я медленно выпрямляюсь и пытаюсь контролировать выражением лица. Я не могу позволить, чтобы вырвались наружу злоба и гнев, накопившиеся во мне. В ближайшие часы и минуты мне предстоит держать эмоции в узде. Из десяти возможных шагов предстоит выбрать один, самый верный. В противном случае я тоже рискую поплатиться жизнью.
Доктор Петерсен не торопится. Он садится за свой стол и приглашает нас последовать его примеру. Обведя взглядом молчаливого Ханке, он обращается ко мне:
— Как мне кажется, все ясно. Разумеется… — он кивает в сторону Зауэра, — коллега произведет диссекцию, но и без того ясно — опасная… контрабанда!
Он прозрачно намекает, что хотя ему все понятно, он готов держать язык за зубами. В этой лаборатории ему приходилось видеть и не такое, и он знает, что жизнь чересчур разговорчивых специалистов полна неприятных неожиданностей.
Мы обмениваемся взглядами с Ханке, и он вновь заводит разговор об опасной контрабанде. Протокол составлять не обязательно, это не в наших интересах. Поэтому он добавляет, что доктор Дебрский, если понадобится, заглянет сюда в начале следующей недели. Показанного нам пока достаточно.
Петерсен не удивляется. Он достает из ящика стола бланк, заполняет его и подает Ханке.
— Я попросил бы вас подписать это!
Краешком глаза я замечаю, что это счет, включающий расходы на животных, гонорар за проведение опыта и доплата за работу с особо опасными веществами. Довольно кругленькая сумма. Теперь мне становится понятно, почему они все же согласились на проведение опыта, а не посоветовали нам обратиться в другое место. Теперь приходит наша очередь подписать счет, что мы и делаем.
Хозяева провожают нас по дверей, полицейский берет под козырек.
Надвигается ясный прохладный вечер. На странном, каком-то фиолетовом небе зажигаются первые редкие звезды. Внизу, на причалах, в холодном свете прожекторов молчаливо трудятся краны.
— Как у вас со временем? — спрашиваю я Ханке. — Хорошо бы вместе обсудить кое-какие вопросы.
— Согласен, — отвечает тот. — Придется… менять наши планы, не так ли?
По дороге к машине он мрачно цедит сквозь зубы:
— И как все мастерски сработано… двойная петля! Как у гарпий, вы понимаете?
Я невольно замедляю шаг и гляжу на него. Мне кажется, что я ослышался, но он повторяет:
— Двойная петля. Как у гарпий!
Никак не ожидал услышать от него такое! В юношеские годы я увлекался мифологией, но не допускал, чтобы провинциальный комиссар знал древнегреческую легенду о гарпиях — полуженщинах-полуптицах, охотившихся на одиноких путников с помощью сплетенных ими ловушек. Петли ловушек были особые, двойные. В тот момент, когда жертве казалось, что ей удалось вырваться из петли, она попадала во вторую, спастись из которой было невозможно.
Здесь тоже были подготовлены ловушки. Первая — катастрофа, вторая — подло стимулированный инфаркт.
Ханке приходит в голову еще что-то. Это я понимаю по дороге в комиссариат. Но он не торопится с объяснениями.
Наконец, мы попадаем в его кабинет, он достает небольшую кофеварку, заваривает кофе и разливает его в чашечки. Потом извлекает уже знакомую мне бутылку. Я вежливо отказываюсь, а он вливает порядочную порцию в свой кофе.
— Итак, коллега, — начинает он, — ваши полномочия подтверждены Департаментом. Если желаете, мы могли бы расширить состав вашей рабочей группы… в связи с только что полученными новыми данными.
Официальный язык, на который он неожиданно перешел, означает следующее: “Дорогой коллега, вы доказали наличие убийства. Чудесно. Однако речь идет о вашем соотечественнике, и мы, прежде всего лично я, не хотели бы ввязываться в эту историю. Мы предоставим все необходимое и окажем помощь, но ответственность перед вашей страной и нашей общественностью будете нести вы один! Согласны?
— Я хотел бы вызвать из Софии своего помощника, капитана Савова, — говорю я.
— Как вам будет угодно.
— Кстати, мне понадобится ваш специалист. Опытный монтер. К тому же терпеливый. Вы уверены, что сотрудники лаборатории будут молчать?
— На все сто, — уверяет меня Ханке. — Каждый из них знает, что в противном случае рискует головой.
Он отпивает крупный глоток своего “крепкого” кофе и продолжает:
— Вам нужен еще один человек? Дадим. Монтер у нас найдется. А почему он должен быть терпеливым?
— Чтобы терпеливо ждать и не скучать, ведя наблюдение за одним из автомобильных кладбищ.
Ханке удивленно смотрит на меня, а я с воодушевлением излагаю идею, зародившуюся у меня вчера вечером. Она пока еще до конца не выкристаллизовалась, но уже обещает определенные шансы на успех. Мы могли бы избавить гаража комиссариата от разбитой машины Манолова, вывезя ее на одно из автомобильных кладбищ. Разыграть этюд о подходящем к концу расследовании, когда машина больше не нужна. Затем наступит черед опытного и терпеливого специалиста, хорошо владеющего оптическими приборами наблюдения.
Ханке недоверчиво кривит губы.
— А почему вы думаете, что кто-то обязательно явится за автомобилем? Я бы на их месте не рисковал.
— Могли бы и не рисковать, — соглашаюсь я. — Но в машине остались улики! И неизвестно, в чьи руки она может попасть. А если новый владелец решит разобрать ее на части?
— Н-да… — вздыхает Ханке.
Мне не ясно, о чем он подумал. Он может сразу не согласиться с моим предложением, а может и просто отказать.
— Что же вы теперь намереваетесь предпринять? — задает вопрос Ханке. — Новые обстоятельства, вероятно, потребуют… некоторых перемен?
Верно. Мы столкнулись с убийством. Кроме того здесь попахивает и промышленным шпионажем. Ханке известно, как нужно действовать в подобных случаях. Однако ему также известно, чем это обычно кончается. Пока выясняются возможные мотивы, ведется проверка различных версий, бесконечные допросы подозреваемых, группа профессиональных убийц успевает перебраться на другой конец планеты и осесть где-нибудь в горах Венесуэлы или на побережье Австралии. На месте остается только резидент, хотя иногда центр отзывает и его до прихода лучших времен.