Вылетевшую на него из-за поворота со скоростью снаряда машину Манолова он увидел перед собой в последнее мгновение. Помнит, что изо всех сил сжал руль и нажал на тормоза. Потом — провал в памяти. Сколько пробыл без сознания, не знает. Когда пришел в себя, он лежал на земле.
Да. Классический случай сотрясения мозга.
Мне все ясно. Я встаю и пытаюсь подыскать нужные слова для последнего вопроса. И тут Йенсен сам приходит мне на помощь:
— Как по-вашему… я быстро встану на ноги?
— Вы — да. Но Пер Матуссон — нет! — говорю я. — Он мертв!
Мои слова прозвучали как выстрел во мраке. Кольмар замирает от удивления, его голубые глаза округляются. А Йенсен… какое-то мгновение мучительно старается изобразить полное непонимание.
Но это непонимание, к которому примешан страх.
Всего лишь секунду или даже меньше того длится эта игра. Он смотрит на меня как на неожиданно появившееся перед ним привидение, но затем усилием воли берет себя в руки.
— Не знаю я никакого Матуссона!
— Его застрелили на борту собственной яхты, — настаиваю я, — и сейчас полиция разыскивает убийцу.
— Вы что-то путаете, господин инспектор! — заявляет Йенсен, резко опуская чашку на металлический поднос.
— Допустим, ошибаюсь, — соглашаюсь я. — И все же если вы передумаете и решите мне позвонить, смотрите, чтобы не оказалось слишком поздно!
Я пишу на визитной карточке свой телефон в пансионе и оставляю ее на тумбочке. Лицо Йенсена, стянутое бинтами, напоминает застывшую маску.
В коридоре, шагая за мной, Кольмар угрюмо молчит. Вероятно, его терзают сомнения, и он не одобряет мой ход. Для него убийство владельца какой-то там яхты и смерть доктора Манолова — абсолютно не связанные между собой события. Я же, вспоминая перепуганный взгляд Тине Йенсена, начинаю думать иначе.
Кольмар получает несколько новых задач, для выполнения которых ему придется сегодня попотеть, и мы прощаемся. Я трогаюсь по аллее к институту.
Туман начинает редеть. Он рвется на тонкие полоски, опутывающие потемневшие стволы деревьев, и тонет в подстриженных ровными квадратами кустах. Издали, с моря, тянет солоноватой влагой.
Я невольно замедляю шаг. К чему так торопиться? Горьковатая, призрачная красота парка неожиданно снимает боль в висках от напряжения. Я смотрю на ковер листьев, устлавший аллею, на оголенные ветви и призрачный свет солнца, пробивающийся сквозь туман, окутавший парк, в котором нет теней.
Интересно, что представляет собой мой противник? Не тот, что готов в любой момент нажать на спуск — тот просто безмозглый придаток к стволу пистолета, а его Шеф. Наверное, умен, опытен, не без чувства юмора. Лишь в дешевых комиксах их изображают с тупыми мордами и квадратной челюстью. Конечно, есть и такие, но им достается черная работа. Тот, о котором я думаю, не подал бы руки простому исполнителю. Он — недоступный Шеф, отделенный от мира кордоном секретарей и охраны. Он совершает деловые поездки — Буэнос-Айрес, Ванкувер, Манила. Всегда гладко выбрит, ни одной складочки на костюме, который он меняет дважды в день. Семья живет в Швейцарии, дети учатся в католическом колледже, но свободомыслящие, как того требует хороший тон.
Для него дело Манолова почти завершено. “Почти” — потому что кто-то из его подчиненных даже после смерти Манолова все еще не нашел того, что нужно, все еще просит отсрочки и медлит с докладом. Быть может, оправдывается, ссылаясь на мое появление. Шефу докладывают о моих шагах: эксперимент на шоссе, встречи с нахальным и смелым Брюге, посещения базы и Тине Йенсена. Ничего такого, что могло бы угрожать ему или его людям. Шансов на удачу у меня нет. Именно поэтому я пока и жив. А не попробовать ли…
И пока я медленно бреду по аллее, освещенной светом, не отбрасывающим теней, у меня появляется одна идея.
ДОКТОР СТОИМЕНОВ
Я вхожу в “ротонду” вместе со Стоименовым. Как мне кажется, он ждал меня или попросил дежурного сообщить о моем появлении, потому что встретил он меня в коридоре. Я собирался заглянуть сначала к Велчевой, но это можно было сделать и потом.
В комнате все на своих местах, все как я оставил: на столе дневники, подшивки журналов. За стеклами строгих шкафов выстроились ряды томов с тисненными золотыми буквами на корешках.
Приглашаю Стоименова присаживаться и угощаю сигаретой. Он достает из кармана халата несколько сложенных пополам небольших листков бумаги.
— Прошу вас! — подает он их мне.
Это отрывные части бланков заказов на подопытных животных. Есть такие бланки, состоящие из двух половинок: одна половинка отрывается и остается у заказчика. Довольно старомодный способ работы, но как и все старомодное, он свято соблюдается в институте, где чтут традиции. Эти половинки исписаны почерком Манолова, а на их обратной стороне — разрозненные записи, какие-то сверки протоколов.
— Благодарю вас. Как вам известно, мы собираем все, что связано с работой доктора Манолова. Принято решение продолжить некоторые его опыты.
— Да, я слышал, — говорит Стоименов, — вам виднее.
Это его “вам виднее” режет слух. Но Стоименов как будто не собирался вкладывать в свои слова скрытого смысла. Он просто курит сигарету и ждет.
— У меня к вам несколько вопросов, связанных с продолжением опытов.
— Я к вашим услугам.
Здесь я разыгрываю элементарный трюк, хотя и сознаю его ненужность, ибо Стоименов достаточно интеллигентен. Я разглядываю половинки бланков и спрашиваю:
— Кстати, где вы их нашли?
Он чуть заметно улыбается.
— В кармане своего халата.
Разумеется, я жду продолжения.
— Три—четыре дня тому назад… — добавляет Стоименов. — Я был в виварии. Скорее всего, Евгений перепутал свой халат с моим…
Он пускает кольцо дыма и поясняет:
— Я нашел их в кармане, но не придал этому значения. Собирался вернуть ему, да забыл… Как правило, мы их просто выбрасываем! И лишь вчера, узнаю, что вы интересуетесь…
Он красноречиво кивает на дневники.
Должен сознаться, все это довольно правдоподобно. Бывало, и я находил в кармане халата чужие сигареты и записки. К тому же Стоименову попросту незачем лгать.
— Надеюсь, они помогут вам, — говорю я. — Я просмотрю их и передам Велчевой. Но уж коль мы разговорились… Вы не вспомните, когда в последний раз видели доктора Манолова?
— Конечно, помню. Накануне его смерти, вечером.
Он говорит это так спокойно, будто речь идет о самой простой вещи. Если он притворяется, то, нужно отдать ему должное, делает это весьма искусно. Мне же притворяться не нужно: он прекрасно понимает, что расследование продолжается.
— В котором часу это было?
— Точно сказать трудно, но, наверное, в десять или около того. Я ужинал… Мы как раз поужинали с моей знакомой, я возвращался в комнату.
Мне ясно, что в комнату после ужина он возвращался не один.
— Где вы встретили Манолова?
— В коридоре. Он как раз запирал свою дверь на ключ. Мы поздоровались и… Впрочем, это все.
— В руках у него было что-то?
Стоименов помедлил, прежде чем ответить.
— Да как сказать… Не знаю, неуверен. Хотя, кажется, он действительно держал в руках небольшую кожаную папку. А почему вас это интересует?
— Меня интересуют любимые подробности.
Если он что-то и уносил с собой, то теперь это исчезло. Во всяком случае, в опись не попало. И не известно, что он мог взять — записи, касающиеся опытов, или что-то еще, гораздо более важное.
Стоименов ждет. Как мне кажется, его что-то беспокоит.
— Как держался Манолов? Может, торопился?
— Нет, — отрицательно качает головой Стоименов. — Знаете, это, конечно, мое личное впечатление…