Итак, Хельмерсгатан, 15.
…………………………………Улица находится в старой части города. Она начинается внизу, у порта и, петляя, поднимается по холму. Ее мощеная булыжником мостовая сжата с обеих сторон старыми фасадами домов, вид которых оживляют свежевыкрашенные деревянные рамы окон. На самом верху улица кончается и переходит в лестницу, освещенную мутным желтоватым светом фонарей. За средневековой толщины стенами домов и сегодня живут люди. В окнах горит свет, доносятся голоса. Пахнет свежими опилками.
Я шагаю по вытертому тысячами ног булыжнику мостовой и разглядываю номера домов.
На двери дома под номером 15 нет таблички с именем хозяев. На ней укреплено лишь кольцо, на котором висит позеленевший от старости медный молоточек. Я осторожно стучу им в дверь, но из-за нее до меня вдруг доносится мелодичный звон электрического звонка. Понятно, модернизованное средневековье.
Послышались шаги, над дверью зажглась электрическая лампочка. Проходит секунд десять, но фру Виттинг этого достаточно, чтобы разглядеть посетителя, и дверь открывается. Я невольно отмечаю про себя, как хорошо умеют женщины подчеркнуть свою красоту. Темно-вишневое платье очень идет к ее русой головке. Никакого грима. При вечернем освещении русалочьи глаза будто изменили свой цвет и приобрели еще более глубокий изумрудный оттенок.
— Прошу вас, господин инспектор! — она делает шаг в сторону и пропускает меня.
Она словно дает мне понять, что считает мой визит служебным и устанавливает дистанцию. Это мне не особенно нравится, но что поделаешь? Как-никак мой приход иначе как деловым и не назовешь.
Снаружи каменный фасад дома создает мрачное и холодное впечатление, но интерьер — неожиданно теплый и уютный — рассеивает его. На первом этаже — широкая, просторная гостиная с деревянными колонами, с потолка свешивается керосиновая лампа в старинном абажуре. Стулья из темного дерева — грубые, обтянутые кожей — в северном стиле. Огромных размеров резной комод и камин с кованой, решеткой дополняют обстановку. Горящие в камине поленья отбрасывают мягкий свет и создают еще больший уют.
— Присаживайтесь! — плавным движением руки она указывает на один из стульев. — Виски? Коньяк? Или у вас это не принято?
— Не хотел бы обременять вас, — отвечаю я. Мне сейчас действительно не до виски и коньяка.
— Значит, грог, — делает неожиданный вывод хозяйка. — Одну минутку!
Она исчезает за дверью в глубине гостиной, а я по профессиональной привычке осматриваюсь, пытаясь определить куда я попал.
Гостиная, где я нахожусь, служила своим хозяевам много лет. Разные поколения переделывали ее, расширяли, от старого помещения остались деревянные колонны. На второй этаж ведет лестница из красного кирпича с деревянными ступенями. Прежний холодный каменный пол ныне покрыт толстыми половицами. Старинную обивку мебели сохранили просто для стиля.
Наверху слышны шаги. Тихие, осторожные шаги. Потом их звук затихает и воцаряется полная тишина.
Анна Виттинг возвращается, ставит передо мной на стол высокую фарфоровую чашку с крышечкой и садится напротив. Набрасывает на плечи меховую накидку, висевшую на спинке стула, потом говорит:
— Пейте, пока горячий, а я буду вас слушать!
Я снимаю с чашки крышечку и раздумываю, с чего начать. Наверное, лучше всего прямо приступить к делу.
— Госпожа Виттинг, у меня к вам всего один вопрос. Вы мне поможете найти доктора Ленарта?
Она смотрит на меня в упор.
— Найти? А что случилось?
— Будем надеяться — ничего плохого. Если позволите, постараюсь объяснить в двух словах.
Мое объяснение — глупое, но тем не менее оно правдоподобно, если иметь в виду, что она уже знает обо мне. Короче, я завожу песню о том, что необходимо повторить часть опытов доктора Манолова, а важные сведения, которые мог дать только Ленарт, отсутствуют, хотя сам он, похоже, никуда не уезжал.
— А вы уверены в этом?
— Я разговаривал с его соседями.
(С натяжкой это можно принять за истину, если считать разговором диалог с полуглухим стариком, ведущийся через дверь.)
Анна Виттинг задумывается.
— Если он не уехал, на то должна быть причина.
— Именно причина меня и беспокоит.
— Вот как? — улыбается она и кутается в накидку. — У мужчин всегда найдутся причины, чтобы на время исчезнуть!
Это — намек на то, что в этом деле может быть замешана женщина. Впрочем, это довольно-таки сомнительно.
Наверху опять кто-то начинает расхаживать. Я не поднимаю головы, но невольно прислушиваюсь к шагам. Они мне кажутся странными. Два-три шага — и тишина. Потом все сначала. Кто мог бы так расхаживать? И вообще, кто еще живет в этом доме?
Анна Виттинг будто читает мои мысли.
— Наверху моя мать, господин инспектор. Она очень любопытна… в особенности, когда у меня бывают гости.
— О, вы живете с мамой? Вы не окажете мне честь представить меня ей? — заявляю я довольно нахально. У меня нет причины не верить ее словам, тем более, что шаги действительно напоминают шаги пожилого человека, смущенного и расстроенного. Кроме того, мне просто интересно было бы взглянуть на ее мать.
— Представить вас… — странно улыбается фрау Виттинг. — А как вы относитесь к духам?
— Как вы сказали?
— Или к привидениям. И вообще — к черной магии, если вам это что-то говорит.
— Конечно, говорит. Но, как вы знаете, профессия у меня довольно земная.
— Тогда у вас нет шансов на успех у моей матери. Кроме того, ей ничего не известно о докторе Ленарте.
Зеленые глаза впиваются в меня, их взгляд неподвижно застывает на мне.
— Госпожа Виттинг, — говорю я примирительно, — вы позволите, пока я допью грог, задать вам еще один вопрос?
— Ну что ж… попробуйте.
— Когда в последний раз вы видели доктора Ленарта?
Она смеется, но выражение глаз у нее злое.
— Ого! Допрос ведется по всем правилам! Я видела его в день отъезда.
— Следовательно, в тот же день, когда случилось несчастье с доктором Маноловым?
— Да. В институте. Оставалось несколько сеансов облучения, и мы завершили их вместе.
— Он сам говорил вам, что уезжает?
Здесь придется отвечать или “да” или “нет”. Но Анна Виттинг не отвечает. Она внимательно смотрит на меня, по ее лицу пробегают отсветы пламени в зажженном камине.
— Если вы хотите спросить, были ли мы с ним близки, я готова ответить. Нет. Никогда не были.
Разговор грозит принять неприятный оборот. Их отношения, разумеется, не могут меня не интересовать, но сейчас для меня важнее другое.
— Вам не показалось это странным? Целый день вы проработали вместе, а на другой он неожиданно исчез?
— Ничего странного в этом нет. Доктор Ленарт уже давно говорил об этой поездке, даже вспоминал, что получил письмо от родителей. Они у него люди пожилые, часто болеют.
Выходит, заранее подготовил свое исчезновение. Что же касается формальностей, связанных с получением отпуска в институте, они решаются просто и никому до этого нет дела…
— Он не раз уезжал внезапно, — добавляет Анна Виттинг. — Не понимаю, почему вас что-то смущает.
Верно, уезжал. Но не тогда же, когда готовилось убийство Манолова!
— Госпожа Виттинг, доктор Ленарт не оставил у вас каких-нибудь материалов? На то время, пока его не будет в институте.
— Ему незачем оставлять у меня чего бы то ни было! Для этого у него есть лаборатория, его лаборантки в конце концов. Впрочем, там вы уже, наверное, побывали! У вас есть другие вопросы?
Достаточно ясный намек на то, что я переусердствовал. Кроме того, она ведь предупредила, что день у нее занят. Или это лишь удобный предлог отказаться продолжать разговор?
Как бы то ни было, я благодарю ее за любезность и встаю. Она поднимается медленно, все движения хорошо заучены. Темно-вишневое платье сидит на ней великолепно. Мне становится ясен смысл слов, сказанных мне Велчевой, о гипнотической силе красивых женщин. Хотя это и не должно бы занимать меня сейчас.