— И что же, вам нравится ничего не делать?
Взгляд Юлиуса А. Крама не был строгим. В нем сквозило легкое любопытство.
— Конечно, — ответила я. — Я слежу за тем, как течет время, бегут дни, загораю на солнышке, если оно есть, не зная того, что буду делать завтра. А когда меня охватывает страсть, то у меня есть время заняться ею. Я считаю, что каждый должен иметь на это право.
— Может быть, — мечтательно произнес он. — Никогда не думал об этом. Я всю жизнь работал, и мне нравится работать, — добавил он мягко, словно извиняясь.
Странный это был человек. Одновременно слабый и опасный. В нем колыхалось что-то, не поддававшееся пониманию — может быть, отчаяние. Именно оно, наверное, и было причиной этого ужасного смеха. Но нет, подумала я, не стоит заниматься психоанализом делового человека. Что мне его успехи и одиночество? Когда ты очень одинок, но очень богат, не стоит жаловаться на судьбу.
— Ваш муж, не отрываясь, глядит на вас, — заметил он. — Что вы с ним сделали?
Почему он заранее отвел мне роль палача? И что мне было ответить? Мой муж… Любила ли я его? Любила ли я его сильно? Так себе? Что я должна была ответить, чтобы не солгать? Учитывая, что я была зла на Алана. И где та правда, которая удовлетворила бы не только меня, но и Алана?
Вот оно, самое худшее, когда люди расходятся: они не просто расстаются, но расстаются по совершенно различным причинам. После стольких лет счастья и близости, когда уже кажется, что жизнь невозможна друг без друга, вдруг оказываешься в пустыне в поисках тропинок, которые никогда не пересекутся.
— Уже поздно, — сказала я. — Мне пора идти.
И вот тогда Юлиус А. Крам торжественным и полным удовлетворения голосом описал прелести чайного салона Салина, а затем пригласил меня туда послезавтра в пять часов. Конечно, если я считаю это место слишком старомодным… Я лишь удивленно кивнула в ответ и направилась к Алану. Мы погрузились с ним в ночь, полную ссор, упреков и слез, теперь уж наверняка последних, а у меня в голове все звучали слова Юлиуса: «Там лучшие в Париже профитроли».
Такой была моя первая встреча с Юлиусом А. Крамом.
2
— Ромовую бабу, — сказала я.
Я сидела в уголке диванчика в Салине и пыталась перевести дух. Я не опоздала ни на секунду и пребывала в полном отчаянии. И мне нужна была не ромовая баба, а самый настоящий ром, из тех, что дают перед смертью приговоренным к казни. Два дня и две ночи меня расстреливали из мушкетов любви, ревности и безысходности. Алан направил на меня все орудия, которые имелись в его арсенале, и расстреливал цель в упор. Два дня и две ночи он не выпускал меня из квартиры, и я лишь чудом вспомнила о свидании с Юлиусом А. Крамом в чайном салоне.
Любое другое свидание, с другом или просто близким человеком, подтолкнуло бы меня к словоизлияниям, а мне этого не хотелось. Я терпеть не могла откровенностей, в которых женщины моего поколения так часто находят удовольствие. Я никогда не могла толком объяснить свое состояние и всегда боялась, что чувство вины возобладает над всеми остальными. Да к тому же я знала, что есть лишь два решения этой проблемы: первая — продолжать терпеть Алана, совместную жизнь, и второе — уйти, скрыться, убежать. Иногда я, сама не зная, как поступить, вспоминала его таким, каким любила, и тогда я изменяла самой себе, отказываясь от единственно правильного решения. А в этом салоне, посреди щебета голодной молодежи и шепота пожилых дам, я чувствовала себя хорошо. Словно в убежище, под охраной поколения, выросшего на английских пудингах и мощных французских эклерах, под присмотром черных монашек, не знавших ничего ни обо мне, ни о чем-либо вообще. Вкус к жизни, желание улыбаться медленно возвращались ко мне. Я смотрела на Юлиуса А. Крама. Таким я его еще не видела. Выглядел он очень благопристойно. Выражение его слегка помятого лица можно было назвать даже нежным. За два прошедших дня щетина лишь местами покрыла его скулы и подбородок. И глядя на эту чисто юношескую поросль, я позабыла о его дикой энергии и грубой силе, позволившим ему стать тем, кем он был: великим и могущественным Юлиусом А. Крамом. Вместо промышленного магната я видела перед собой пожилого ребенка. Впечатления часто обманывали меня, но почти всегда, яркие и образные, они поглощали меня полностью, и, несмотря ни на что, я была рада им.