Эдит Уортон
В лучах мерцающей луны[1]
Часть первая
I
Месяц сиял для них — их медовый месяц — над водами озера, столь знаменитого романтическими восторгами по поводу его красот, что они очень гордились собой, когда им хватило смелости выбрать это место.
— Нужно или быть полностью лишенным чувства юмора, или, напротив, в исключительной мере обладать этим даром, как мы, чтобы отважиться на подобный эксперимент, — промолвила Сюзи Лэнсинг, когда они стояли, опершись на неизбежную мраморную балюстраду, и любовались волшебным ковром, раскинутым на воде у их ног небесным покровителем.
— Да… или иметь возможность на время поселиться на вилле Стреффорда, — уточнил ее муж, глянув сквозь ветви вверх на вытянутое невысокое бледное пятно, которое в лунном свете постепенно приобретало очертания белого фасада виллы.
— Да мы могли выбирать среди пяти мест. По крайней мере, если учитывать квартиру в Чикаго.
— Могли… ну не знаю!
Он накрыл ладонью ее руки, и от его прикосновения вновь вспыхнуло изумленное восхищение, которое в ней всегда вызывал его взвешенный взгляд на их авантюру… Она, как ей было свойственно, лишь добавила в своей ровной шутливой манере:
— Или без учета квартиры — ненавижу хвастать, — просто считая другие возможности: у Вайолет Мелроуз в Версале, на вилле твоей тетушки в Монте-Карло… и на болоте!
Она нарочно упомянула о болоте, с осторожностью, но тем не менее подчеркнуто, словно желая быть уверенной, что он не обвинит ее в высокомерии.
Но он только заметил:
— Бедный старина Фред!
И она беспечно повторила вслед:
— Да, бедняжка…
Он не отнимал своей руки, и в затянувшейся паузе, когда они молча стояли, объятые очарованием ночи, она чувствовала только поток тепла, перетекающего от ладони к ладони, подобно волшебной лунной дорожке, тянущейся внизу от берега к берегу.
Наконец Ник Лэнсинг заговорил:
— В Версале в мае было бы невыносимо: вся наша парижская компания узнала бы, что мы там, не прошло бы и двадцати четырех часов. И Монте-Карло исключен, поскольку все ожидали, что мы отправимся именно туда. Так что — при всем моем уважении к тебе — выбор Комо не требовал особых умственных усилий.
Его жена мгновенно с вызовом отразила это умаление ее способностей:
— Но чего мне стоило убедить тебя, что мы в состоянии пережить смехотворность Комо!
— Ну, я предпочел бы что-нибудь посдержаннее; по крайней мере, таково было мое мнение, пока мы не приехали сюда. Теперь вижу, что это место идиотское, если только не быть совершенно счастливым человеком, а так — оно ничем не лучше и не хуже других.
— И должна сказать, Стреффи обо всем позаботился к нашему приезду, — сказала она с блаженным вздохом. — Даже о сигарах — как думаешь, кто дал ему эти сигары? — И задумчиво добавила: — Тебе будет их не хватать, когда придет время уезжать.
— Послушай, давай не будем в такой вечер говорить об отъезде. Разве мы не вне времени и пространства?.. Наслаждайся ароматом цветов; что это, что-то из жасминовых? Стефанотис?
— Д-да. Наверное. Или гардении… Ой, светляки! Смотри… вон там, против всполоха лунного света на воде. Серебряные яблоки в золотой корзине…[2]
Они вместе подались вперед, от плеча до кончиков пальцев — одна плоть, глаза вперены в сверкающую рябь воды.
— В такой момент, — заметил Лэнсинг, — я могу вынести даже соловья…
Робкая трель взволновала магнолии за спиной, и в ответ долгий ласковый шепот из кроны густого лавра над головой.
— Немного поздно для них, конец весны: кончается брачная пора, как раз тогда, когда у нас только начинается.
Сюзи засмеялась:
— Надеюсь, когда придет наш черед, мы скажем друг другу «прощай» с такой же нежностью.
Ее муж хотел было ответить: «Они не говорят друг другу „прощай“, а только переходят к семейным заботам». Но так как последнее не входило ни в его, ни в ее планы, он лишь рассмеялся вслед за ней и крепче прижал ее к себе.
Весенняя ночь плотней сомкнула вокруг них свои объятия. Озеро постепенно успокоилось, и легкая рябь сменилась шелковой гладью, высоко над горами на усеянном мелкой россыпью звезд небе ночное светило из золотого стало белым. На другой стороне один за другим гасли огоньки маленького городка, и отдаленный берег превратился в полосу зыбкого мрака. Тихий ветер временами веял в лицо благоуханием садов; вот он пронес над водой огромного белого мотылька, словно лепесток магнолии. Соловьи умолкли, и в наступившей тишине внезапно настойчиво зазвучало журчание фонтана за домом.
2
Слегка переиначенная цитата из Книги притчей Соломоновых (25: 11) в Американским исправленном переводе Библии («Золотые яблоки в серебряной корзине…»), осуществленном Ноем Уэбстером, человеком, который стоял у истоков формирования «американского» английского. Уэбстеровские исправления заключались главным образом в замене архаичных выражений и грамматики стандартного английского перевода Библии короля Иакова.