Репертуар: Чайковский и Прокофьев.
И рядом – шариковой ручкой мат.
И сообщение о том, что Верка – дура
Над штампом «Управление культуры»
Уму и сердцу много говорят.
О том, что нескончаемы мытарства
На сцене, наяву. Что нет лекарства
от дурости и хамства.
Только есть надежды на великую
Культуру,
На музыку её, литературу,
На совесть и порядочность. На честь…
* * *
Здесь всё, как прежде,
всё, как прежде.
Сквозь неизменное житьё
Наивный краешек надежды
Ведет сознание моё.
Враньём и правдой переполнен,
Искал я старые следы,
И, словно Людвиг Ван Бетховен,
Оглох в предчувствии беды.
Знакомых улиц душный вечер,
И снятый с прошлого покров…
Сквозь разговоры, лица, встречи
Невинная сочится кровь…
* * *
Ю. Ротенфельду
Мне все ещё как будто невдомёк,
Мне кажется, что я не понимаю…
Стучит будильник,
но молчит звонок,
Звучит симфония,
не первая – седьмая.
Какой сумбур!
Какая благодать!
И первый день
похож на день последний.
О чём там говорить,
о чём молчать,
Когда уже ломают дверь
в передней.
* * *
Идут незримые минуты,
но внятен их тревожный гул.
Не забирай мою цикуту,
Я всё равно уже хлебнул.
Не забирай, прошу, не трогай,
Ты видишь – нет на мне лица.
Я подышу перед дорогой,
Я это выпью до конца.
Я всё равно уже отравлен,
Но мне отрава эта – всласть.
Там, где от центра до окраин
Не слаще выжить, чем пропасть.
И пусть свеча почти задута,
Я и допью, и допою.
Не забирай мою цикуту,
Пускай отраву, но мою!
* * *
Неласковый пейзаж отчизны
милой –
Неубранных полей глухая злость и сила,
Небес клубящихся извечная тоска,
И путник, как страна,
готовый для броска,
Неведомо куда, но поскорее…
И украинцев жаль,
и русских,
и евреев,
И всех детей измученной земли,
Тех, что идут,
проходят
и ушли…
* * *
Усталый караул шагает по стране.
Усталый караул – в тебе сидит, во мне.
Усталые мозги, усталая рука –
От лишнего хлопка, от жесткого курка.
Усталый караул, ты нас посторожи
От злобы вековой, а, главное, от лжи.
Усталый караул, ведь ты же не конвой,
Но каждый норовит шепнуть тебе: «Я свой…»
Усталый караул, ты нас не разгоняй,
Перелилась уже усталость через край,
Уже усталый мир склоняется к войне,
Пока наш караул шагает по стране.
Письмо другу
Книгочей, бессребреник, простак…
Жизнь – как схема без обратной связи.
Может в книгах пишут что не так,
Но судьба в учебники не влазит.
Синева – в глазах и за окном,
Темнота – в делах, а, может, в душах.
Почитаешь – пишут об одном,
И совсем другое слышат уши.
Что ж готовит нам грядущий день?
Чьи же роли в пьесе мы играем?
Ленского ль, Онегина ли тень
Задержалась над родимым краем?
А на кухне факел голубой
Чайник вновь довёл до исступленья.
И плывут над нашею судьбой
Облака чужого поколенья.
* * *
От выдоха до вдоха – проходит только миг.
Но целая эпоха
в глазах твоих, моих.
От радости до страха
Эпоха без границ.
И пыль архипелага
не стёрта с наших лиц.
От счастья до кручины
Сквозь миг,
сквозь жизнь,
сквозь век
Иду я, дурачина,
советский человек.
И всё моё наследье,
Хорош я или плох –
Томительный, последний
Мой выдох
или вдох…
* * *
Нелепая смерть, как нелепая жизнь,
В которой работал,
влюблялся,
дружил
Настойчиво и бестолково,
И где, как в пословице, съел тот, кто смел,
А ты оглянулся ещё не успел,
И даже последнее слово
Ещё не придумал, ещё не узнал,
Какой из себя он,
последний вокзал,
Ан, вот уже – раз и готово.
Прощайте, талоны на сахар-песок,
Прощай,
колбасы несъедобной кусок,
Румынский костюм, почти новый,
Основы марксизма,
его миражи.
Нелепая смерть и нелепая жизнь,
Как памятник этим основам.
* * *
На кладбище в Каменном Броде,
Как масло на бутерброде,
Земля на могилах жирна.
На пасху приходят потомки,
Меж жизнью
и смертью у кромки
Сидят за стаканом вина.
Здесь пахнет весенней травою,
А в воздухе,
над головою
Весенние птицы поют.
И только земля под ногами,
Под праздничными
пирогами
Мрачна,
как последний приют.
* * *
Поздно терять, хоть не поздно искать,