— И что он сделал?
— На первый раз просто объяснил офицеру, под чьим надзором находились ученики, что он подчиняется военному ведомству, а не святым отцам. Им же попенял, мол, негоже лезть со своими мыслями в ту область, которая их не касается. И пусть запомнят, график обучения нарушать нельзя.
— А если подобное случиться ещё раз? — заинтересовался князь.
— Боюсь даже представить, Иван Васильевич, чего он может придумать, — улыбнулся капитан. — Вообще-то наш маршал по натуре добрый. Того, кто первый раз совершил ошибку, наказывать никогда не станет. Постарается спокойно и доходчиво всё объяснить. Но коли человек хороших слов не понимает, то его жизнь может превратиться в ад. Своей тени станет бояться. Заодно и другим наука…
— Императору, наверное, жалуются на него?
— Хех, — усмехнулся капитан, — пусть жалуются. Его величество знает, что маршал никогда без дела никого не наказывает. Зато за старание всегда наградит.
— Я тоже за хорошую службу награждаю. Есть у тебя какие-нибудь желания?
Спрашивал Великий князь не просто так. Заполучить обученную дружину ни один правитель не откажется. А уж земли, чтобы дать ей в кормление, у него имелись. Правда, спрашивал он скорее с разведывательными целями, чем с конкретными предложениями. Ссориться с императором южных земель было крайне невыгодно. Слишком много жизненно важных товаров приходило из ЮАР. А кое-какие вещи вообще больше нигде нельзя было приобрести. Однако не задать этот вопрос Великий князь не мог.
— Желание одно, Иван Васильевич, ордынцев разбить! — серьёзно ответил капитан. — Да так, чтобы даже думать боялись вступать на православные земли. Зато воины мои восхищены красотой девушек в твоей державе, тем более многие не венчаны…
— Что ж, коли вернёмся в Москву с удачей, подумаем, как можно помочь твоим воинам, — улыбнулся Великий князь такому желанию.
На другой день полк спешным маршем отправился к берегам Угры. Иван III тоже покинул Москву. Его путь лежал в Кременец.
Глава 13. Литва
С тех пор, как в 1470 году умер киевский князь Семён Олелькович, отличавшийся приверженностью к православной вере и русской народности, киевское княжество утратило свой статус и, стараниями короля Казимира IV, превратилось в воеводство. В результате родной брат Семёна Олельковича — Михаил, лишился наследственного права владеть Киевом. Теперь король самовластно назначал туда воевод из числа тех, кто был ему предан лично. С каждым годом Литовское государство всё сильнее и сильнее ощущало на себе польское влияние, а православие, словно мешающий прыщ, безжалостно выдавливалось. Храмы переходили под власть католиков, русских епископов и настоятелей отстраняли от должностей, а князей при дворе не жаловали. Вот и сейчас в бывшей столице Руси сидел воеводой Иван Фёдорович Ходкевич, который с радостью принял униатство с Римским Папой.
Погожим днём 14 сентября 1480 года от Рождества Христова в Киеве праздновали Воздвижение Креста Господня. С раннего утра торжественный колокольный перезвон наполнял улицы, расходясь волнами от Софийского собора и теряясь на городских окраинах. Отовсюду к площади перед храмом стекались люди. Здесь в своём большинстве можно было увидеть местных прихожан, отличающихся уверенным поведением. По одежде и любопытной суетливости не составляло труда опознать приезжих гостей. Словно грибы после дождя повылезали всевозможные попрошайки, калеки, юродивые… Таких охрана воеводы безжалостно отодвигала в сторону, чтобы они своим видом не портили настроение ясновельможным боярам, выходящим из храма. Отстояв праздничный молебен, господа направились в трапезные палаты.
Фьють! — с колокольной башни вылетела стрела и ударила воеводу в грудь. Фьють! Фьють! Фьють! — полетели новые стрелы, поражая бояр и их охрану. Народ вокруг ещё толком ничего не успел понять, как вслед за стрелами из толпы стали выскакивать бравые молодчики и, размахивая шестопёрами, саблями и кинжалами, принялись добивать тех, кто ещё остался жив. Стоны боли, перекрывающие колокольные перезвон вкупе с горячими струями крови, брызнувшими на мостовую, вывели людей из оцепенения. Началась паника и давка. Все стремились поскорее покинуть страшное место.
— Что, Иуда, донос на меня королю отправил, — со зловещей улыбкой к ещё живому Ходкевичу подошёл князь Михаил Олелькович. — На, тварь, жри!
С этими словами он склонился над раненным воеводой и затолкал свиток пергамента ему в рот. После чего брезгливо вытер свою руку о боярский опашень и поднялся. Стоящий сзади него телохранитель уверенным движением всадил в сердце Хадкевича кинжал.