А посольство тем временем на единственно оставшемся корабле "Земляк" и сохранившихся шлюпках двинулось вверх по Северной Двине, где, добравшись до Великого Устюга, встало. Наместник Великого Московского князя Пётр Фёдорович Челядин под различными предлогами задерживал продвижение каравана дальше.
— Афанасий, ты ли это?!
Никитин, одетый в синий шёлковый бешмет, поверх которого алела суконная черкеска, увешанная на груди газырями, в серые шаровары, заправленные в берцы, в мохнатую чёрную папаху и накинутый на плечи башлык, стоял у причала. Черкеску опоясывал кожаный ремень, с одной стороны которого был приторочен кривой арабский кинжал, а с другой кобура, с выглядывающей из неё рукоятью фитильного пистолета. Мужчина был поглощён созерцанием трёх молодок, что споро полоскали в реке бельё, перекидываясь при этом задорными шуточками. Вздрогнув от неожиданности, Афанасий повернулся, и радостная улыбка озарила его лицо.
— Василий! Какими судьбами?! — воскликнул он счастливо и принялся обнимать обратившегося к нему человека.
— Да вот, привезли ручной инструмент, полотно цветное и кой-какую посуду, — покончив с объятиями, стал отвечать мужчина. — Взамен покупаем тут соль, мягкую рухлядь (пушнину) и рыбий зуб (моржовый клык). А ты-то как здесь? Тебя и не узнать! Боярин, да и только!
— Боярин и есть. Правда, долгая это история. Пошли что ли в корчму? Посидим, выпьем, вспомним былое…
Уже минут через двадцать мужчины сидели за крепким дубовым столом близлежащей корчмы и, в ожидании заказанных блюд, вели неспешный разговор. За соседним столиком расположилась охрана Афанасия в количестве пяти человек. Василий, не переставая слушать своего давнего друга, время от времени бросал на них любопытные взгляды, впрочем, как и другие посетители заведения.
— … вот так я и оказался в Индии, — говорил Никитин. — А ты, значит, благополучно вернулся в Тверь?
— Да. Повезло мне к арабскому торговому каравану пристать. У них толмач по дороге умер, а тут я кстати подвернулся. Кой чего удалось заработать, так что с основными долгами, по приезду в Тверь, рассчитался. Потом ещё сопровождал этот караван пару раз. Вроде дела в гору пошли, да хворь напала. Пока болел, они уже другим толмачом обзавелись. Правда, после этого я их не видел. Ходят слухи — пограбили купцов, а что дальше с ними стало, неизвестно. Теперь вот сюда дорожку протоптал. Оно и спокойней, и внакладе не остаюсь.
— Ну, что же, видно оберегает тебя Господь Бог. А расскажи, Василий, как там моя мать? Как родня? — задал Афанасий, мучавший его вопрос.
— Мать твоя померла четыре года назад. Всё её хозяйство за долги забрали. Остальная родня живёт потихоньку. О тебе не вспоминают. Нету, сгинул… А ты вон боярином стал. Неужто вправду?
— Вправду, — невесело ответил Афанасий и поведал до конца свои приключения.
— Надо же, как тебе свезло! Стало быть, теперь большую торговлю станешь вести?
— Стану, Василий, стану. Так что мне помощники верные понадобятся. Могу я на тебя положиться?
— Конечно, можешь! А что делать-то нужно?
— Ты в Тверь, когда собираешься?
— На днях собираюсь, поспешать надо, а то как бы морозы не ударили. До Покрова меньше трёх седмиц осталось.
— Ясно. Ну, ты как с делами разберёшься, приезжай в Москву и ищи меня там. Если есть надёжные люди, можешь брать их с собой, работа всем найдётся.
— Есть такие люди. Человек семь наберётся.
— Вот и хорошо.
В корчме долго задерживаться не стали. Утолив голод и выпив по паре кружек мёда, отправились на корабль, где Никитин написал своим родным записку, мол, жив, здоров чего и им желает. Кроме этого дал три рубля Василию, так сказать на дорожные расходы.