Выбрать главу

Казалось, ее багряные отблески с пурпурными разливами глубокого насыщенного света приняло на себя вечернее солнце Леонбурга, затопив открытую поверхность города красным раскаленным золотом и беспрепятственно просачившись даже за "порталы" холодного стекла. Он ощущал ее теплые мазки на своем лице каждый раз, когда автомобиль разверчивался или выезжал на определенные точки открытых автострад центральной эстакады, пропуская сквозь панарамные окна лимузина косые лучи небесного светила. Не смотря на тонированное стекло, полусумрак салона Крайслера наполнялся ее скользящим бархатом прозрачного вельвета, перекрашивая дорогую бежевую обивку замшевого кожзаменителя на горячий оттенок возбуждающего красного, будто и вправду обладал возможностью навечно оставлять свой неповторимый рубиновый свет-оттиск как на бездушных монументах человеческого гения, так и на оголенной коже. Незримый переход, вскрытый лучами-скальпелями по тончайшим линиям-границам пульсирующего алого живой необратимой реальностью.

Чем глубже параллели, тем острее осязание неизбежного? Может это и вызвало часть волнения, как и приближение к ожидаемой его цели? К точке заветного сердцебиения, обособленного запаха, вкуса и ментального потока мечущегося сознания. Ты можешь не знать, что я уже рядом, но чувствовать мое присутствие и физическое приближение ты будешь теперь всегда, постоянно и как никто другой, без права сопротивляться, прятаться, закрываться и использовать все возможные пути к отступлению. Да ты их уже итак успела все использовать почти до единой, выбросив заранее все имеющиеся козыря до того, как игра успела перейти на более серьезный уровень с запредельно крупными ставками. И, похоже, ты так до сих пор и не осознала, что это не игра, а начало твоей новой жизни — твоей абсолютно новой реальности…

…Лимузин мягко притормозил у обочины тротуара, перед широкой фронтальной стеной девятиэтажного здания гостиницы "Остиум" напротив ее парадного входа и подсуетившегося дежурного швейцара. Последние минуты багряного заката окрашивали бежево-желтый кирпич отеля в тлеющий сумеречный пурпур, угасающий тусклым рефлексом на стеклах последних этажей. Он не спешил, даже когда швейцар в темно-изумрудной форме гостиничного персонала "Остиума", прижимая в приветственном почтении пальцы одной руки к козырьку фуражки, второй открывал дверцу представительского авто перед особым гостем. Даже когда пассажирский салон Крайслера наполнило холодным потоком свежего ноябрьского воздуха и ворвавшейся звуковой какофонией уличного шума, он не сделал ни одного резкого движения или хоть какого-нибудь нетерпеливого рывка. Вначале подхватил с сиденья соседнего кресла черную глянцевую коробку-футляр без каких-либо опознавательных лейблов или надписей, протянул ее все тем же медленным вялым движением в руки выслужливого служащего отеля, и только потом соизволил выбраться из машины.

Небольшая "заминка" на несколько ощутимо долгих секунд перед все еще открытым салоном лимузина и застывшим со стороны открытой дверцы швейцаром (не глядя в сторону второго буквально в "упор"). Бесчувственный взгляд скользит по окнам пятизвездочного отеля до самых последний этажей без какой-то конкретной цели или выявленного мотива. Обычный спонтанный или показательно ленивый жест-движение, перед тем как забрать коробку и наконец-то сойти с места. Ему нет нужды выискивать или высчитывать нужный ряд окон и тем более высматривать в них чьи-то силуэты. Он прекрасно знает, вернее чувствует, как никто другой, что она там. Поэтому и не спешит, как и все эти последние недели, с довольством сытого хищника перебирая в памяти, на вкусовых рецепторах языка и нервных окончаниях расслабленных пальцев эту абсолютно новую, возбуждающе свежую, живую коллекцию упоительных воспоминаний.

Ты же делаешь то же самое, да, моя девочка? Пусть и пытаешься убедить себя в обратном, в том, что хочешь это поскорее забыть, стереть, вырвать из сознания подобно болезненным шрамам и свежих рубцов. Но это обычный самообман, моя дорогая, наивная попытка жертвы убедить себя, что она еще способна как-то сопротивляться и противостоять собственным инстинктам. Пора бы уже принять данную реальность, как за неотъемлемую часть своего нынешнего положения, моя милая. За часть своей истинной сущности и нового бытия. Это и есть ты реальная, настоящая и… моя. И ты будешь ждать меня не смотря ни на что. Каждый пройденный день, час, минуту, собирая их по крупицам в памяти и пропуская секундами-сжатиями через млеющее сердечко. Лелея и прокручивая каждое пережитое воспоминание живым доказательством своих собственных неугасаемых желаний и импульсов — неуемных желаний быть рядом ежесекундно и льнуть к моим ногам преданной раболепной тенью.