— Дэн, бога ради, только давай без этого. Мне не десять лет, и я не первый год в Практике. Я знаю, когда люди действительно ловят кайф от боли и живут на ней. Для тебя физическая боль всегда была открытым вызовом. Ты искал ее постоянно, сколько я тебя помню, вместо временной анестезии для своих внутренних демонов. Но сейчас… Ты не просто сорвался, катишься по наклонной и ни хрена не делаешь для того, чтобы остановиться. И это не хронический алкоголизм, с которым ты якобы не можешь бороться, это банальное ссыкливое бегство. Почему ты мне сразу не сказал, что все настолько серьезно? Что это все из-за НЕЕ…
— А что… есть какая-то большая разница?
— Есть, Дэнни. И еще какая большая. Одно дело спиваться из-за неизлечимого алкоголизма и совсем другое — сознательно и намеренно топить себя в этом и дальше из года в год. Ты не просто за нее держишься, нет. Ты специально за нее цепляешься, разрываясь меж двух дилемм — сдохнуть без нее или с ней.
Медленно скатиться спиной по стенке, считывая всеми ссадинами и обработанными ранами каменный рельеф холодного цемента и песчаника? Какой смысл притворяться теперь и противостоять тому, что еще несколько часов назад так картинно выплескивалось из тебя бурным фонтаном на глазах лучшего друга? На кратковременное помутнение рассудка это уже не спишешь (пусть оно и имело место быть), ни на транс, дроп и еще какую хрень вроде посттравматического синдрома. Оно было при тебе, было частью тебя, тобой — той самой опухолью, от которой ты так мечтал избавиться и в то же время слиться в одно целое — в агонизирующих судорогах долгожданного летального исхода. И разве ты сам не ждешь этого? Того исключительного момента, когда сможешь ее выпустить и наконец-то задохнуться в ее токсичных испарениях?..
Да, именно. Больше не надо притворяться, блокировать, сдерживать ее всеми возможными и нереальными способами вместе с дрожью, с конвульсивными сжатиями надорванного сердца… отпуская и освобождая. Беспомощно погружая дрожащие пальцы левой руки в спутанные волосы над виском и лбом, то ли закрываясь от жесткого взгляда друга, то ли пытаясь смягчить собственную ничем не прикрытую уязвимость болезненным сжатием воспаленного скальпа.
— Я не могу… Лекс… это… сильнее меня, — я действительно не могу, потому что не хочу ее контролировать. Мне проще ее выпустить, а вернее… я очень хочу ее освободить, вогнать-влить под кожу и прочувствовать каждой клеточкой горящего тела ее болезненное скольжение, с ложным анестезирующим покалывающим онемением в ладонях и пальцах. Ее ментоловое дыхание в собственных легких, нежную обволакивающую судорогу в сердечной мышце… Бл**ь… Да, она сильнее меня. И мне проще сдаться, долбануться в который раз головой, разорвать глотку в немощном вопле, умоляя ее остаться или свести в конец с ума, но не душить себя изнутри, притворяясь тем, кем я уже и не был все эти последние пять лет…
— Не можешь или не хочешь? — Алекс режет сразу, по живому. На его территории играм не место.
Я мог бы и раньше догадаться, что поблажек с щадящими методами ждать от него не стоит.
— Дэн, твою мать… Ты же не просто за нее держишься, ты как будто сознательно боишься ее отпускать. Все эти годы… это ж еб**уться можно так себя изводить. Разве ты не осознаешь, что делаешь с собой? Что она с тобой делает? Или ты как раз все это прекрасно осознаешь и понимаешь?
А что я мог ему тогда ответить или объяснить? Что это не просто добровольный выбор, что Ты для меня больше, чем фетиш или одержимость? Что даже подыхая с этим токсином в своих венах и легких, я продолжал ощущать себя куда живым, чем до знакомства со тобой. Ты не только мой живительный свет, мой кислород, все, что поддерживало жизненное функционирование моего организма, ты и была всем моим смыслом — моей жизнью. Всем чем я сейчас жил и за счет чего существовал. Что если я потеряю тебя, если перестану дышать тобой, чувствовать тебя, лишусь твоего сжигающего изо дня в день исцеляющего света — она попросту меня поглотит… окончательно и бесповоротно. И обратной дороги уже не будет… никуда.
Я не знаю, чем стану и стану ли вообще хоть чем-то…