Куча тряпья, наваленного на лежак противоположной камеры, зашевелилась, недовольно что-то бормоча старческим надтреснутым голосом. Слова разобрать было сложно, но как ни странно, общий контекст был ясен вполне. Что-то про современные нравы, отсутствие совести и почтительности. При этом, бросаемые в нашу сторону взгляды, наводили на мысль, что если не все, то большая часть сказанного точно относится к нам.
Тоже мне, морализатор нашелся! Сам-то за что-то сюда загремел, значит, не таким уж добропорядочным оказался. А, может, просто приставал к прохожим со своими «проповедями», вот его и забрали сюда, чтобы не портил горожанам веселье.
Вид у старика был не слишком приятный: кое-где подранная одежда висела на нем мешком, хотя впечатления совсем уж грязных обносков не производила. Видимо получил с чужого плеча. Или украл где-нибудь. Редкие седые волосенки торчали в разные стороны, а маленькие глазки, поблескивающие на исхудалом и заострившемся лице, делали его похожим на старого и ворчливого ворона.
Я вполглаза наблюдал за ним и не думая что-то отвечать: не хотел разбудить сладко спящую на моих руках женщину. Да и о чем мне беседовать с этим сумасшедшим? Объяснять. Зачем? Оправдываться? Вот еще! Тем неожиданней стало то, что потеряв терпение от моего равнодушия к его обличительным словам, старик взял в руки стоявший до того у стены посох и с силой провел им по прутьям, грохоча на весь каземат.
Со всех сторон послышалось недовольное ворчание и оскорбительные выкрики, правда утихшие почти сразу же, сменившись громким храпом.
— Что… что происходит, Рон? — заспанно моргая, Эрин приподнялась у меня на руках и непонимающе огляделась. — Что за шум?
Разбудил-таки, старый хрен, мою девочку! Жаль не дотянуться до него, а то бы быстро мозги вправил, научил, как к людям отдыхающим цепляться со всяким бредом.
— Ничего важного. Бродяга в соседней камере буянит, — прошептал, погладив ее по голове, при этом осторожно, но настойчиво притягивая обратно к себе. — Спи.
Но не успела она снова закрыть глаза, как старикан уже в голос завопил:
— Ни стыда нет, ни совести! В ночь, посвященную Подателю Жизни и Вершителю Судеб вы, недостойные, осквернили свои уста ложью, а сердца — прелюбодеянием!
— Что? — сон слетел с Эрин, словно его и не было. Еле удержал ее, так резко она рванулась в сторону решетки. — Не было такого, старец! Это клевета!
Старец, как же… Старый козел, вот он кто! Стоило тут ночью подобный спектакль устраивать, мешая всем спать и привлекая к себе внимание стражника, дежурящего за дверью.
Вот только бродяга слов Эрин будто бы и не заметил, сгорбившись, отвернувшись и продолжая что-то невразумительно бормотать себе под нос. Принципиально, что ли, с женщинами не разговаривает? Или опять какое помутнение нашло?
Однако мою спутницу это не смутило. Разве что обескуражило слегка. А еще почему-то заинтересовало.
— «Подателю» и «вершителю», — тихо пробормотала она. — Это он про урожай, что ли? Про сегодняшний праздник говорит?
— Понятия не имею, — пожал плечами я, не слишком-то и желая вдаваться в эти подробности.
— Невежды и богохульники! Как смеете вы говорить такое о Всеблагом Вседержителе?! — вновь резко повернулся к нам нищий, вздевая руки вверх и угрожающе потрясая посохом.
Моя спутница от неожиданности сама прижалась ко мне крепче, с немалой долей опаски поглядывая в сторону противоположной камеры. А я попытался хоть как-то успокоить и образумить ее обитателя, спокойно увещевая
— Ты заговариваешься, старик. Сам уже не понимаешь, о ком говоришь! Ложись, проспись и не цепляйся к добрым людям понапрасну. Мы женаты.
— Добрые? Это вы-то, бесстыдники?! Сидя ночью в тюрьме в одной камере, под одним плащом и занимаясь под оным всякими непотребностями? При этом, даже не будучи осененными священными узами брака! Думаешь, не вижу… не знаю? Нет у вас брачной татуировки! И не было никогда, обманщик!
И вот тут я почувствовал, как у меня лопнуло терпение. Точнее, в душе-то я оставался на диво спокоен, зато моя тщательно отыгрываемая роль требовала адекватной реакции на подобные оскорбления, неподдельно растаивающие «любимую девушку». Поэтому, перестав себя сдерживать, я в негодовании крикнул в ответ, отвечая на последнее из утверждений:
— Да мы для этого и приехали сюда! Просто не успели провести обряд. А в душе моей Рина давно уже жена мне!
Сказал, и сердце екнуло странно.
Смешно просто! Пора прекращать уже весь этот балаган, тем более, что лишнего внимания стражников я не жаждал. А нам уже не раз стучали в дверь, что-то неразборчиво ворча из-за толстой створки. Не хватало еще, чтобы, раздраженные криками из камер, они нас утихомиривать пришли.