– О господи! Нет, конечно! – ответила я. И деньги на всякий случай убрала.
– Дайте ей еще стакан коньяка, только полный, – сказал осетин девушке-барменше.
– Спасибо, я не пью, – не очень логично сказа-' лая.
– Ну, за здоровье-то можно, – укоризненно заметил осетин.
Мы чокнулись и выпили. К осетину подошел его не менее пьяный товарищ. "Надо сваливать", – мелькнула здравая мысль.
– Ну, спасибо вам, ребята, – весело сказала я, – но мне надо идти. А то муж будет сердиться. Я у него только на минуточку отпросилась.
При слове "муж" осетины приуныли. По-видимому, брак для них был священным институтом.
– Долейте мне еще коньяку, – попросила я барменшу. – Ребята заплатят. И нарежьте лимон на блюдечко. Я все возьму с собой в номер, а посуду утром верну.
Я простилась с грустными осетинами и ушла, прихватив с собой коньяк и лимон. В простуженном, холодном номере села на кровать с ногами, закурила и подумала:
"Кажется, я собираюсь упиться до бесчувствия второй раз за день. Это уже неприлично".
"Ну, за хороший день!" – вслух сказала я самой себе, выпила полный стакан коньяка, закусила лимоном, выкурила сигарету и легла спать. Часы показывали полночь.
Утро не принесло ничего хорошего. Я лежала и думала: а стоит ли вообще вставать с постели. Во рту помойка, на лице вчерашняя косметика, в мыслях разброд и шатание, а в комнате собачий холод. "Шлюха, бесстыжая девка, алкоголичка! Вот ты кто! ругала я себя из чувства долга. – Что ты вчера натворила? Разве можно так себя вести с мужчинами? С ними девушка должна быть робкой, нежной, сентиментальной, отводить глаза в сторону, а в момент интимной близости краснеть и покрываться мурашками". Я заржала.
Потом поднялась с постели, ушла в ванну, смыла несвежий грим, вычистила свою совесть зубной щеткой и нанесла легкий, неприметный, девичий макияж. Только румян положила больше, чем обычно, чтобы скрыть неестественную бледность.
Потом пошла к ребятам. Дверь в их комнату оказалась открытой. Я постучала для приличия и вошла. Олег уже проснулся и лежал на постели с открытыми глазами.
– Привет! А где Витя? – спросила я.
– Черт его знает! Не пришел, сволочь, домой ночевать. А ключей у него нет.
Пришлось оставить дверь открытой.
– Как не пришел ночевать? – я в испуге села на кровать. – А вдруг с ним что-нибудь случилось?! Мы должны заявить в милицию!
– Да не волнуйся ты так, – сказал Олег и зевнул. – Найдется. С такими, как он, ничего серьезного не случается. Сейчас приду в себя, и пойдем его искать.
Я вернулась в комнату. Олег зашел за мной через полчаса, свежий, умытый, побритый, после душа. И вдруг я ощутила странное, приятное тепло. Мне хотелось трогать его, касаться невзначай, я испытывала нелепую, ничем не объяснимую радость просто От того, что он рядом. Это было знакомое по многим опасным признакам начало влюбленности, начало всегда бессмысленно-веселое, как опьянение, Мы спустились на первый этаж, к стойке регистрации. Женщина администратор заулыбалась. Было что-то двусмысленное в этой улыбке, намек на какую-то не слишком пристойную тайну.
– Вы ведь знаете нашего товарища, – осторожно начал Олег.
– Конечно, – она кивнула с подозрительной) готовностью.
– Он сегодня ночью снял отдельный номер. Мы бы хотели узнать какой?
– Триста первый, – ответила она.
– Он был один? – спросила я.
– Не знаю, вправе ли я отвечать на подобный вопрос… – замялась администраторша.
– Все ясно, он был не один, – оборвал ее Олег. – Можно спокойно идти завтракать.
Время талончиков на завтрак уже прошло, и мы поднялись в маленькое кафе на втором этаже.
– Как ты узнал, что он снял другой номер? -спросила я Олега.
– Догадался.
В кафе мы были единственными посетителями. Нам принесли чудесную желтоглазую яичницу с зеленью, настоящими помидорами и расплавленной корочкой острого сыра сверху, миску салата, лаваш и кофе. Отличный плотный охотничий завтрак.
– Как ты думаешь, это будет безнравственно, если мы закажем коньяку с утра? – спросила я.
– Не думаю, – ответил Олег и посмотрел на часы. – Уже почти час дня. 'Когда мы принялись за яичницу, дверь в кафе отворилась, и вошел Витя. Вид у него был впечатляющий.
– Вот он! – сказала я и потянулась за коньяком.
Мы с большим интересом наблюдали, как Витя двигается по направлению к буфетчице. Шел он очень прямо, не шатаясь и в целом выдерживая направление, с преувеличенной осторожностью пьяного человека.
– Смотри, как идет! – с восхищением сказала я. – Держится молодцом.
Солнце ослепительно светило в незашторенное окно. Витя приветливо улыбнулся буфетчице по-утреннему бодрой улыбкой и сказал:
– Добрый вечер!
– Доброе утро! – осторожно поправила его буфетчица.
– Боже мой! Так хорошо вошел, и такой прокол! – сказала я, отсмеявшись.
Витя сел с нами за столик с чашкой кофе. Он явно не разделял нашего веселья.
– Ну, как вчера? – спросил его Олег.
– Не помню, – хмуро отозвался Витя. – Снял какую-то девицу, пришел с ней в номер и уснул. Проснулся, деньги из брюк исчезли. И главное, обидно, что ничего не помню, – было что-нибудь или не было. Надо бы эту девицу отловить и деньги у нее отобрать.
Я гнусно захихикала.
– Вот вы тут бездельничаете и пьете, – вдруг сказал Витя, пафосно повышая голос, – а я вчера с нужным человеком познакомился. Он полковник, очень важная шишка. Сказал, что отвезет нас в Чернокозово, в следственный изолятор в Чечне.
– Да идите вы к черту с вашим Чернокозово! – Разозлилась я. – Разве что ленивый о нем не написал. А главное, ни с кем не поговоришь без присмотра. Я торчу в этой проклятой гостинице уже второй день, ем за двоих, пью за троих и сплю, как младенец. И все это для чего? Чтобы уехать с вами в Аргунское ущелье. А теперь вы меня кидаете!
– Успокойся! – сказал Олег. – Поговорить-то с этим полковником мы можем? Просто поговорить. Полковник оказался очень странным персонажем. Он с большой нежностью относился к Вите, называл его Витюшей и сказал, что взять с собой в машину может только его одного, поскольку едет еще и охрана. Порешили, что Витя поедет в Чернокозово, а мы с Олегом улетим в горы. Позже Витя к нам присоединится.
Я вздохнула с облегчением. Больше всего на свете мне сейчас хотелось остаться с Олегом вдвоем. Третий был явно лишним.
К вечеру во Владикавказе повалил густой молочный снег. Ребята работали у себя в номере, а мне совершенно нечего было делать. Я накупила газет киоске и пошла в гостиничное кафе. Заказала пельменей и села за столик. В кафе было тихо и ни одного посетителя, кроме меня.
– Как валит-то, валит! В жизни такого снегопада не припомню, – сказала буфетчица, глядя в окно.
На улице была настоящая зимняя сказка. С неба слетали легкие белые розы, нежные, как лебяжий пух. Бесконечно белое царство, тихое и покойное.
– Можете завтра не улететь, – сказала буфетчица. – При таком-то снеге.
– Улетим, – заверила я ее. – Выпейте со мной водки за отъезд. Не люблю пить одна.
– Не могу, я на работе, – вздохнула буфетчица.
– Да ладно. Нет же никого.
Буфетчица принесла сметаны к пельменям и села за мой столик. Я разлила водки. Мы опрокинули по стаканчику. Я удивилась тому, как быстро, по-мужски она пьет. А сама сдобная, округлая, как пельмень, и уже не первой молодости.
– Разведенка? – вдруг спросила она меня.
– Ага. А как ты узнала?
– Догадалась. Я и сама разведена.
– Рыбак рыбака видит издалека.
– А который из двоих мужиков твой?
– Оба не мои.
– Так уж и оба? – спросила она с сомнением. – Но ведь хороши.
– Хороши, – подтвердила я.
Она выпила еще рюмочку и даже крякнула от удовольствия.
– А почему ты развелась? – спросила я.
– А неласковый был. Никогда не целовал. Придет с работы, злой как черт, завалит, как медведя, сделает свое дело и все. А я так не могу. Лежу, бывало, ночью и плачу от тоски. А потом решила, лучше уж одна, чем так.
– А теперь есть кто-нибудь?
– Есть, – она улыбнулась. – Один женатик, здоровенный мужик, рослый. А как придет ко мне, то тычется в меня, словно щенок. Ну, за мужиков!