В тростниках гнездились водные птицы: гуси и утки, кулики разных видов и цапли. Молодое поколение уже подросло, но еще не летало, хотя и была это уже половина июня. После каждого раза, когда мы подходили к тростникам, видели, что на озере начинало кишеть от молодых уток и гусей, которые плавали в разных направлениях, метались в панике и снова забивались в чащу. Мы долго не могли вспугнуть старых уток и гусей. Реасоск рассказывал мне, что охотники в Сибири заметили, что гусаки и селезни улетают от самок на все время выращивания птенцов. Когда потомство начинает летать, отвыкая от опеки матери и, наконец, покидает ее совсем, тогда самцы прилетают и снова начинают временно прерванную супружескую жизнь. Однако бывают исключения, что некоторые самцы берут на себя вместе с женами тяжесть воспитания детей, отыскивая пищу и защищая гнезда. На таких верных терпеливых мужей точил зуб старый Реасоск. Он действительно не ошибся, так как после некоторого времени лазания по зарослям тростников и по кочкам, мы вспугнули несколько гусаков. Они сорвались однако с места так далеко, что наши ружья не причинили им вреда, хотя и слышали мы, как дробь ударяла в их могучие и твердые крылья.
— Мы должны разойтись в разные стороны, — предложил Peacock, — так как испуганная одним из нас птица, может направиться в сторону другого, и тогда можно будет стрелять.
Я пошел в другую сторону, высматривая добычу, но ничего не встретил в кочках и зарослях тростников и камыша. Внезапно, среди высокой жесткой травы, я заметил достаточно большую песчаную полянку, по которой с уверенной миной прохаживалось несколько старых гусаков. Я протяжно свистнул, чтобы они поднялись, потому, что никогда не стреляю по птицам на земле. Когда мне было двенадцать лет, я убил дикую утку, сидящую на берегу, и мой отец, который видел это, очень обидно пристыдил меня перед всеми охотниками, которые там были. С того времени стреляю по птице, только тогда, когда она защищается, то есть находится в полете.
Помню, как отец тогда сказал:
— Стрелять по птице на земле, является таким же унизительным поступком, как напасть на человека сзади. Спортсмен — это рыцарь и должен дать противнику шанс защищаться. Охотник имеет более или менее меткий глаз, а птица более или менее быстрый и запутанный полет. Тут имеются шансы и для нападения и для защиты. Когда, например, бекас стоит на болоте, на кочке, его застрелит какой попало негодяй, но когда это быстрая и находчивая в полете птица делает в воздухе свое «сальто мортале» в форме буквы S, попасть в нее сможет только очень умелый и меткий стрелок.
Таким образом, свистнул я на гусаков, и они побежали, распустив широкие могучие крылья, и начали почти вертикально подниматься вверх, раздался выстрел, и одна из птиц тяжело сраженная крупной дробью, упала на песок, но встала и направилась в сторону тростников, волоча за собой сломанное крыло.
Я помчался наперерез, но едва мои ноги коснулись песка, почувствовал, что они вязнут. Но разве можно остановиться, когда преследуешь добычу!
Ступил еще несколько шагов, уже не чувствуя под ногами опоры, так как песок расступился подо мной, я начал погружаться в песок-плывун, и вскоре уже песок скрывал мои бедра, спустя минуты, уже погрузился мой пояс с патронами. Сделав резкое движение, я еще глубже погрузился в песчаную топь, глубокую и не оставляющую никаких надежд на спасение. Я начал кричать, поворачивая голову во все стороны, так как даже не предполагал, где находится доктор Реасоск.
Мое положение становилось все плачевней. Еще несколько минут было достаточно, чтобы я скрылся в песке с головой, и эта предательская топь тотчас же засыпала бы все следы человека, и никто никогда не нашел бы даже моего тела.
При этой мысли мои волосы поднялись на голове, но мозг начал упорно и молниеносно работать. Как спастись? Может, доктор уже услышал мои крики?
Я вспоминал рассказы о людях, которые уже погибли в подобной ситуации. Не переставая призывать своего товарища, я притянул к себе ружье, которое бросил в сторону во время борьбы с песком, положил его перед собой на поверхности топи, и опершись о него грудью, постарался наклонить через него свое исчезающее в топи тело, делая как можно меньше резких движений. И осторожно поочередно вытягивая ноги. Это была трудная гимнастика! Ружье тоже вязло под моей тяжестью, но я вынужден был вытягивать его и снова повторять свой маневр. Однако спустя несколько минут я уже лежал на песке, вытянувшись всем телом, которое почти не увязало, становясь значительной опорой на мягком грунте. Из этого положения, я начал осторожно продвигаться в сторону тростников. Вскоре меня окружили эти спасительные заросли, надежно защищая от предательской пучины. Я спасся, но полностью был пропитан мокрым песком. Отыскав сухое место, залитое горячим солнцем, я разделся и, ожидая, когда подсохнет одежда, начал приводить в порядок своего старика Lepage'a, который тоже до отвращения «наглотался» песка. Только спустя час я смог отправиться на поиски Реасоск. Он ушел далеко и совершенно не мог слышать моих криков. Я несомненно бы погиб, не будь со мной доброго Lepage'a. Доктор настрелял достаточно много гусей и уток, а я вернулся в лагерь с пустой торбой.