Эту злодейскую процедуру вела особая каста пиратов, а так как их услугами до недавнего времени пользовались еще россияне и чужеземцы, люди эти дошли до большой сноровки, полагаясь на мореходов и боевиков большой отваги.
Эхо этого корейского предместья донеслось и до меня в первый же вечер моего приезда во Владивосток.
Прекрасная полная луна плыла по темно-сапфировому небу. Мерцали и горели звезды, которые, казалось, висели низко над горами и морем. Мои знакомые посоветовали мне пойти в горы, расположенные над городом, чтобы полюбоваться прелестной ночной панорамой моря.
Я положил в карман верный в моих путешествиях маузер (автоматический револьвер фирмы Маузер из Германии) и поднялся вьющимися по склону горы улицами на самую высокую террасу. Наконец начали попадаться отдельные домики, а позже халупы, сколоченные кое-как из планок от ящиков. Скоро и эти постройки исчезли. Я карабкался по склонам горы, поросшими травой, на вершине которой рос молодой лес с деревьями, покривившимися и изуродованными туманами и ветрами.
Отсюда открывался прекрасный вид.
Внизу, переливаясь и мерцая огоньками в домах и электрическими фонарями освещенных улиц, лежал город с несмолкаемой какофонией звуков и беспокойным шумом порта.
Дальше угадывалась черная глубина залива, оживляемая разноцветными огнями кораблей, и длинными ровными рядами прекрасно освещенных оконцев на боках пассажирских пароходов и грозных белых крейсеров. Черные контуры Русского Острова, с редкими, едва видимыми фонарями, понижались на входе в пролив и, исчезали в море, а немного далее возбуждал непонятную тревогу, то загораясь, то угасая, ослепляющий сноп лучей морского прожектора на Скале Скриплева. За черной массой этого острова уже безраздельно и всевластно господствовало море. Было оно похоже на расплавленное серебро с бегающими по его подвижной поверхности темно-синими волнами, широкими и кроткими, которые добегали до берегов залива Патрокла или Улисса и, ласкались с кустами лещины и свисающими над водой плетями дикого винограда.
Где-то очень далеко двигался силуэт парусника, может корейского или китайского пирата, а прямо на востоке плыл вдали от берегов большой корабль. Длинный ряд освещенных иллюминаторов передвигался, словно какой-то многоглазый змей.
Я подумал, что там пульсирует особая жизнь какой-то горстки человечества, которая перебирается с одного континента на другой, там присутствует музыка, танцы, любовь, печаль и тоска. Там, может, умирает кто-то или появляется на свет новое существо, и все это не имеет ничего общего ни с городом, лежащим у моих ног, ни со мной, который думает об этом судне, уплывающем в неизвестную даль. «Корабли, плывущие в ночи» — мне вспомнилась повесть, прочитанная в поезде, и мысль гналась за судьбой корабля и его временных обитателей.
Но рассеял эти мысли какой-то хриплый басистый голос, обнаруживающий большую симпатию к алкоголю.
— Прошу облагодетельствовать уволенного в отставку чиновника!
Передо мной вынырнула из кустов громадная фигура обладателя пропитого голоса с суковатой палкой в руке и в вытертой чиновничьей фуражке.
Знаю я таких, находящих радость в водке, неспособных к работе и общественной жизни, типов. Их называют «босяками».
Я вынул из кармана куртки несколько серебряных монет и дал ему.
Иронично усмехнувшись и небрежно подбросив на ладони монеты, которые блестели в свете луны, он проворчал:
— Мне… здесь… несколько монеток, когда я могу забрать все?
Буркнув это, он начал небрежно размахивать своей тяжелой суковатой «палочкой».
Я, ничего не говоря, вынул из кармана маузер и направил на него.
— Ах, пардон! — произнес подонок, дотрагиваясь по-военному до козырька фуражки. — С этого и нужно было начинать разговор. Доброй ночи почтенному господину.
Он ушел, еле держась на ногах и размахивая своим первобытным оружием, но время от времени оглядываясь назад, по-видимому, в опасении, что маузер своим единственным оком может всматриваться в его спину.
Это было забавное приключение, но как бы то ни было испортившее мне настроение, а мысли о «Кораблях, плывущих в ночи» улетели вместе с удаляющимися шагами «босяка». Только остался отчетливый запах алкоголя и отзвук неуверенных шагов «уволенного на пенсию чиновника» с сучковатой дубиной и странно элегантным в устах этого громилы «Pardon».