В этот вечер на перелете я сделал около двухсот выстрелов. Бывали моменты, когда стволы моего винчестера и запасного ружья так разогревались, что не мог прикоснуться к ним рукой.
На вечерних перелетах, в этом обманчивом мраке, в котором тонет пространство и все размеры, стреляют на разные расстояния, не считаясь с надежностью выстрела.
Когда уже совершенно стемнело, пустили мы собак на поиски убитых или подстреленных птиц, которые сами не смогли найти или достать.
Как уже писал, в этот вечер стреляли, очень много, а мои трофеи составили несколько десятков птиц и в том числе шестьдесят четыре утки, среди которых было двадцать шесть разных видов. Остальную часть добытой птицы составили гуси и северные лебеди (Cugnus musicus); между ними угодил под мой выстрел индийский фламинго, который приблудился, наверное, к косяку обычных журавлей.
Во время этой охоты, где почти всем приходилось стрелять на большом расстоянии, надлежит оценить пятизарядный автоматический винчестер для дроби за его дальнобойность, надежность механизма и, что самое важное, за выносливость при сильных зарядах. Некоторые выстрелы из этого оружия были просто удивительными. Другие охотники доставили в наш лагерь целые груды убитых птиц. Казак тотчас же выкопал яму, выложил ее сеном, кусками льда и снегом и устроил таким образом ледник, сложил туда наши трофеи и укрыл все толстым слоем снега и сухого камыша. После ужина, наполненного оживленными, часто смешными враками о прошедшей охоте, мы устроились на мягких подстилках. Я долго не мог заснуть.
В моих ушах гудели и звучали выстрелы, я слышал трубные кличи гусей и крики уток, дергался на отголосок садящихся на воду птиц. Были это эха пережитых в этот вечер впечатлений, но когда проснулся ночью, наяву долго прислушивался к ночным звукам.
По темной бездне неба передвигались, изредка покрикивая, косяки гусей и уток; стонущими, с металлическими нотками голосами перекликались лебеди; где-то совершенно близко заорала цапля, испуганная горящим костром; крякали и попискивали утки и кулики, пересекая со свистом воздушное пространство. Жизнь кипела целую ночь, так как перелетные птицы догоняли быстро передвигающуюся на север весну, чтобы где-то в тундре Азии, в болотах побережья Ледовитого океана или на островах, расположенных в дельтах великих сибирских рек, где ничто не угрожает жизни молодого поколения, завести свои потаенные гнезда, ревниво скрываемые от человеческих глаз. Бедные птицы! Не думали они, что осенью этой самой дорогой должны лететь их дети и, что здесь в зарослях на Ханке будут поджидать их охотники. И сколько же таких предательских мест могли встретить эти свободные птицы, прежде чем с берегов Северного Океана, долетят они до болот и озер, скрытых в джунглях Индии?!
Вторую охоту мы устроили себе перед рассветом и при первых отблесках восходящего солнца. Она была более трудной. Птицы стали более осторожными и обнаруживали нас в засадах среди тростников своим зорким взглядом. Однако же и тогда добыча была очень обильной. Я застрелил несколько уток, а между ними экземпляр очень редкой южно-китайской, встречаемой также в Японии, утки мандаринки, с выступающими над крыльями двумя белыми, как парус, широкими перьями. Похоже, что эта утка вьет себе гнездо не в траве, а на деревьях. Каким образом забралась она сюда, так далеко на Север? Была это, вероятно, целая трагедия. Отбившись от своей стаи, присоединилась она к северным товаркам и с ними вместе прилетела на Ханку, где настиг ее выстрел охотника. Кроме этого я убил три красных казарки (Casarca Rutila) — которых называют в Монголии «птицами-ламами» по причине красного оперения, напоминающего цветом плащи буддийских священников — лам.
Когда взошло высоко солнце, птицы начали огибать наши «засидки». И тогда я удивился остроте зрения, наблюдательности и осторожности птиц, которые с большого расстояния всегда могли заметить эту опасность: тогда взмывали они на недоступную для выстрела высоту, или меняя направление полета, оставались вне досягаемости выстрела.
Мы вынуждены были прекратить охоту, и собрались у костра, где дожидался нас горячий чай и испеченные на рожне утки и гуси, что очень искусно и быстро готовил наш услужливый казак.
XVII. В трясине
После раннего завтрака мои товарищи снова легли спать, я же взял пса и погрузился в море камыша и почерневшей прошлогодней травы. То и дело выскакивали бекасы и кулики. Но я не стрелял в них, так как во взятых патронах была крупная дробь, к тому же, я уже знал, что должен экономить свои охотничьи запасы. На бекасов мне приходилось охотиться многократно в другом месте, а именно на болотах под самым Харбином, там, где в настоящее время возводятся здания железнодорожных мастерских. Нужно упомянуть, что маньчжурский и уссурийский бекасы относятся к так называемой даурской разновидности этого вида куликов (Gollinago); он больше своего европейского родственника и отличается от него в полете: делает в воздухе более короткий и менее замысловатый зигзаг.