Был это прекраснейший экземпляр, превышающий размерами большую цаплю. Его хребет и хохол на голове были голубого цвета, бледно-розовая грудь и пурпурные крылья довершали изумительное убранство этой редкой птицы. Она уже не дышала, когда орел разорвал ей горло там, где шея связывалась с грудью. Благодаря орлу, я добыл для музея прекрасный экземпляр птицы редкого вида.
Пройдя несколько километров и подстрелив несколько уток, решил я уже более не стрелять, потому что мой мешок сделался очень тяжелым, а впереди меня ожидал достаточно трудный кусок дороги до лагеря. Дорогою, среди тростников, наткнулся я на большую поляну, выжженную степным пожаром, устроенным местными крестьянами для истребления сорняков и удобрения почвы; после сожженной травы остается пепел, обильный поташом. На земле, черной от углей, торчали обгоревшие тростники, а между ними лежали, сверкая на солнце, большие куски бумаги. Случилось мне пройти через это выгоревшее место, но каким же было мое удивление и отчаяние моего пса, когда бумага, лежащая между островками тростника, сорвалась с шумом, превратившись в фазанов и улетела.
Охотники рассказывали мне позже, что фазаны часто прилетают на сожженные торфяники, на которых они лежат целыми часами, расправив крылья, как можно шире. Видимо, так они лечатся от какой-то болезни, может быть от паразитов, часто беспокоящих диких птиц.
Это место на болотах устроило мне еще одну неожиданность, с которой я долго не смог примириться. Пройдя обгоревший торфяник, я начал подниматься на невысокий холм, покрытый кочками. Земля там была совершенно мягкая, я несколько раз поскальзывался и даже один раз упал.
Поднявшись после падения, я внезапно заметил лиса, который стоял около кустов и зорко поглядывал на меня, когда я схватился за ружье, он побежал, ловко лавируя между кочками. Я выстрелил и, зная, что дробь слишком мелка для такого сильного зверя, послал вслед еще один заряд. Лис упал и начал крутиться на месте. Легавая бросилась к нему, но добежав до лиса, пес спокойно помахал хвостом и вернулся ко мне. Дрессированный для охоты на птицу, пес не понимал удовольствия от стрельбы по зверям, а тем более в далекого собачьего родственника!
Лис, перестав крутиться и кружить между кочками, лежал неподвижно с вытянутым на земле прекрасным рыжим хвостом. Успокоившись, я начал заряжать ружье снова, но тогда лис воспользовался этой минутой, вскочил и, пробежав несколько шагов, скрылся в норе.
Я ругал, как умел, своего пса. Пес был пристыжен, но не мог понять почему.
В это время начало смеркаться. Уже не шло речи о том, чтобы перед началом охоты успеть в лагерь, тогда решил я охотиться отдельно и тотчас же поискать для себя укрытие. Намеревался идти в лагерь, когда наступит ночь, ориентируясь на пламя костра, который будет виден издалека, добычу же оставить на месте и послать за ней на завтра казака.
Передо мной была равнина, достаточно большая, заросшая невысокой травой. У конца этой равнины при последних лучах заходящего солнца поблескивало озеро и чернели какие-то заросли. Там собственно и решил я сделать «засидку». Двинулся прямо в сторону озера, но не прошел нескольких шагов, как земля исчезла у меня из-под ног, и я попал по пояс в жидкую черную и вонючую грязь. С трудом выбравшись на более сухое место, я попробовал идти в другом направлении. Там была более твердая земля, хотя и продавливалась под ногами, но держала тяжесть человека. Осторожно ступая и исследуя каждую пядь земли, наконец, добрался я до озера. Здесь я привязал моего «Верного» к кусту, сам же спрятался в чаще тут же на берегу. Пришел я в момент, когда солнце как раз исчезало за горизонтом, и начался перелет птиц. Миллионы водоплавающих и болотных птиц летели в разных направлениях над громадной котловиной Ханки. Я стрелял до тех пор, пока не остался у меня только один патрон. Этот я должен был сохранить на всякий случай. Собрал я с помощью собаки свою добычу, состоящую в основном из гусей, стаи которых раз за разом садились на озеро так близко от моего укрытия, что одним выстрелом я убивал не менее трех гусей. Сложив добытых птиц в кустах, я прикрыл их сорванной травой и начал оглядывать местность.
Уже спустилась тьма. На небе ползли тяжелые, черные тучи. Звезды, как бы погасли. Я не мог ничего распознать. Считал, что выпало мне разложить костер и заночевать без чая, испекши себе какую-нибудь птицу на углях, и, перекусив шоколадом, плитка которого была в моей сумке, когда внезапно вдали вырвался большой огонь. Сообразил, что это был наш лагерь, и что мои товарищи бросили в костер сено, подавая мне сигнал. Вскоре до меня начали долетать залпы. Это также был сигнал. Сидя в укрытии, я отдохнул, затем закинул ружье на плечо вместе с легкой торбой и с опустевшими поясами для патронов, и двинулся в путь. Мне нужно было пройти равнину с топью, скрытой под травой. Местность, через которую я шел утром, я не узнавал, и вынужден был идти напрямик.