Назавтра с утра, запомнив направление, двинулся я на поиски наших соседей, которые прибыли сюда, наверное, не за тем, чтобы укладывать рыбу в формалин или сажать бабочек и жуков на булавки.
Я передвигался берегом небольшой, но глубокой речушки, которая шумя и плеща на поворотах, бежала в Ханку.
Порой одинокий селезень выплывал из тростников, но заметив меня, в испуге бросался назад в чащу, где его самка, наверное, сидела в гнезде на яйцах. Черные кулики с белыми грудками и хвостами, протяжно посвистывая, летели передо мной, вдоль берега, постоянно садясь на песок только затем, чтобы тотчас же сорваться и отлететь несколько дальше. Рыба плескалась в тихих заливах и на мели. Тихо пищал сип, висящий в воздухе, под серебристым, как лебедь, облаком, высматривая добычу в виде жабы или выброшенной на берег мертвой рыбы.
Внезапно я услышал размеренный плеск воды и тихую российскую песню:
Я остановился в тростниках и ожидал.
Из-за крутой петли реки, достаточно быстро плыл по течению маленький плот, состряпанный из четырех бревен, связанных на концах гибкими прутьями. Впереди лежал мешок, по-видимому, с продуктами, две удочки и котелок. Посредине плота стоял рослый человек, в потертой одежде, без шапки и обуви. Лицо его дочерна было опалено солнцем, буйная шевелюра и густая черная борода довершали облик этого отшельника. Он отталкивался от дна длинным шестом, мерно вытягивая его из вязкого болота и плыл, мурлыча грустную песенку. Еще заметил я топор, заткнутый за опояску из шнура.
Когда он подплыл к моему укрытию, я вышел на берег и воскликнул:
— Откуда и куда плывете?
При звуке моего голоса незнакомец вздрогнул и, прежде чем я успел повторить вопрос, огромным прыжком соскочил с плота на противоположный берег и скрылся в зарослях.
Шест упал в воду и плыл тут же у берега.
Я понял, что для этого бродяги каждая встреча была неприятной или просто опасной. Долго сидел я у плота и видел, как шевелятся тростники, указывая направление бегства бородатого человека. Через некоторое время я почувствовал, что кто-то внимательно и упорно приглядывается ко мне. Знал, что так будет, но долго не мог найти глаза, которые изучали меня. Наконец, увидел я кудлатую голову, высунувшуюся из прибрежных тростников, и испуганное лицо, полное беспокойного ожидания.
Я рассмеялся и молвил:
— Вам нечего бояться! Я частное лицо и ничто меня не интересует, приятель!
Затаившийся человек долго молчал, приглядываясь ко мне все внимательней, наконец, отозвался голосом тихим и полным сомнения:
— Не обманете?
— Поскольку, вы, мне не верите, — ответил я, — бросаю вам шест; заберите свой плот и плывите дальше!
Я бросил ему шест и ушел.
Вернувшись в лагерь, я рассказал энтомологу о своей встрече с человеком, который предпочитает жить в одиночестве, за исключением… неба над головой. Кроме того о неудаче установления с ним дипломатических отношений.
— А! — произнес он. — Здесь всюду в болотах и лесах скрываются целые банды всевозможных людей, которые находятся в очень плохих отношениях с полицией и законом.
Вскоре мой товарищ отправился на свою скромную охоту на жуков, я же остался в лагере и начал рисовать акварелью добытую громадную щуку. Многократно я слышал шелест в тростниках и плеск воды, даже различил громкое дыхание человека. Усмехнулся, потому что знал, что вскоре он зайдет. Человек, вероятно давно преследуемый, долго прячась, кружил около нашего лагеря и изучал наши вещи, чтобы по их виду сделать вывод, кто мы такие.
Но после заката солнца он вышел из чащи и остановился передо мной в каких-то пятидесяти шагах, проявляя каждым своим движением готовность скрыться и убежать при первых признаках опасности. Он стоял молчаливо, внимательно, по-звериному, вглядываясь в меня.
— Может быть, хватит этого? — произнес я. — Лазите по этим зарослям в течение целого дня, еще, не дай Бог, утонете! Лучше присядьте и напейтесь чаю с сухарями!
Он колебался еще немного, а потом подошел и уселся по другую сторону от костра. При этом держал правую руку за спиной.
— Ничто вам здесь не угрожает, приятель, — произнес я, улыбаясь — стало быть, заткните топор за пояс, ведь он вас утомляет.
Он выполнил это, как по команде и немного погодя пробормотал:
— Всегда лучше убедиться в лояльности соседей…
— Пожалуй! — согласился я. — Наливайте чай и берите сахар и сухари.