Горюя и скорбя о непрочности людского бытия, добралась она до широких просторов гобийской степи, но удалось ли ей там найти хоть малую толику утешения? Была она шаманкой, но имела обычное сердце, как у всех людей, и потому носила при себе обожествленную прядь волос единственного — плоть от плоти, кровь от крови — сына, только доля ей выпала горькая, материнская. Может, поэтому людское веселье и смех воспринимались ею, как насмешка над страждущими и обездоленными. Может, поэтому она не сдерживалась, осыпая людей проклятиями, чтобы как-то облегчить свою обиду. Кто знает?
Ласло Дарваши
Перевод с венгерского Максима Леонова
Почему бы не посмотреть фильм еще раз?
Сперва пришлось увезти собаку. Она не переносила запаха старика. Хоть и не кидалась на него, зато изгрызла кровать, свисавшие края простыни и ножки стола. Когда он вошел к отцу, весь пол был усеян стружкой и клочьями матраса. Собака сидела посреди комнаты и моргала с невинным видом. Он отвез собаку в приют. Куда еще ее было девать, кому нужна старая капризная шавка? И сиделка старалась держаться от нее подальше. Прежняя, соседская девушка, уехала в Англию, теперь некому было выгуливать собаку. Иногда он выносил собачье дерьмо, которое всегда обнаруживалось в разных местах. Собака дурила. Она никогда не гадила на одном и том же месте. Затем настал черед канареек. Одна из них сдохла, три оставшиеся галдели, даже если их накрывали платком. Замолчите. Они не умолкали, пронзительно верещали под платком, в темноте. Остались только рыбки. Золотые рыбки, гуппи и гурами счастливо плавали в заросшей водорослями мутнеющей воде, широко разевали рты, словно разговаривая, и с довольным видом гонялись друг за дружкой. Они широко растопыривали похожие на вуали плавники; может быть, и в самом деле наслаждались жизнью. Солнце грело их, проникая сквозь стенки аквариума, вентилятор работал, кислорода хватало — что еще нужно для счастья? Как-то он прочитал, что скоро появится лекарство, излечивающее стригущий лишай. Уже дома у старика стали гореть спина и руки, все тело покраснело, а началось все еще в больнице. Там ему поставили диагноз, все описали, все разъяснили, ничего, дескать, с этим не поделаешь. Сказали, что жить ему осталось недолго. Не чувствую, сказал старик, не чувствую, что пора помирать. Это хорошо, сказал врач, лучше ничего такого не чувствовать. Старик заявил, что отправляется домой, ему на все плевать, он здесь не останется. И вернулся домой. Может, там ему что-то дали, от чего у него и пошел лишай, вдобавок ко всему. Однажды вечером он прочитал в интернете, что лишай скоро можно будет излечить.
— Вылечить? Эту дрянь? — старик разглядывал свои руки, покрытые красными пятнами.
— Рано или поздно все станет излечимым, — пожал он тогда плечами.
Он осмотрелся, потому что в комнате опять воняло. Дерьмо, оставшееся от собаки? Чертова тварь. Надо бы здесь проветрить.
— Любую болезнь можно будет вылечить? — спросил старик.
— Ну конечно.
— И не будет смертельных болезней?
— Не будет.
— И что, люди перестанут умирать?
— Не перестанут.
— Тогда зачем все это?
— Может, чтобы они спокойно доживали до самого конца. Больным хуже помирать, разве не так?
— Нет, — захохотал старик. У него потекли сопли. — По-моему, помирать здоровым — полная чепуха. Если ничего не болит, незачем и помирать.
— Может быть. Не знаю.
— Фильмы привез? — старик посмотрел на сумку.
— Конечно.
Он вытащил диски. Один вставил в проигрыватель. Он привозил их дюжинами. Отец каждый день смотрел по четыре-пять фильмов. Смотрел, сидя в кровати, опершись на подушку; если не хотелось вставать, мочился под себя. Сиделка иногда с мылом отмывала его. Она звала его «дядя Шандор». Дядя Шандор то, дядя Шандор се. Иногда у старика вставал член. Сиделка красным ногтем щелкала его «шишку».