— Давай-ка устроим тебе экзамен: что это за камни? — Гуань Цзинцзин выбрала несколько заготовок, протянула Хану Ибо.
— Это пагодит, а это… Это тяньхуан, желтый камень! Ого, редко встретишь желтый камень такого качества. Так, здесь у нас пирофиллит и розовый кварц. У тебя все «четыре великих камня»[10] собраны! — удивился Хан Ибо.
— Взгляни еще на эти. — Гуань Цзинцзин положила под свет от торшера несколько камней-заготовок для квадратных печатей. Один камень на вид был точно желе: что-то в нем словно клубилось и переливалось. Другие были такие алые, будто их залили куриной кровью.
— Это, наверное, разновидность пагодита, камень-личи? Так, это розовый кварц, это камень балин, тут цинтяньский стеатит, а это лазурит. Надо же, все-то у тебя есть. — Хан Ибо был восхищен.
— Посмотри еще в этом ящичке. Не разбираюсь, что там за диковинки, тоже папа оставил. Взгляни, может быть, ты знаешь. — Из шкафа сандалового дерева она вынула шкатулку, открыла, и по комнате разлился необыкновенный аромат, запах настоящей старины. В шкатулке хранились женские украшения.
Он доставал их одно за другим, внимательно разглядывал, объясняя Гуань Цзинцзин:
— Смотри, это ожерелье из хрусталя, скорее всего, дунхайский хрусталь из округа Ляньюньган, провинция Цзянсу. А вот барс, вырезанный из турмалина. Барс — благовещее животное, символ богатства и накопления, ведь брюхо у него всегда полно. Ага, тут у нас браслет и ожерелье из красных кораллов, а это старый агатовый браслет. Некоторые сорта агата довольно ценные, другие же ничего не стоят. В пустынях Внутренней Монголии и сейчас находят россыпи агатов величиной с изюминку. Говорят, бутылка таких камешков стоит около десяти тысяч юаней. А это янтарная подвеска. Лучше всего, если в таком камне есть застывший комар. Вот браслет из медового камня, в медовом камне важны цвет, плотность и глубина окраски. Ага, а вот черепаховый гребень. Если будешь его носить, тебя ждет удача. — Он и правда был поражен ее коллекцией. Видно, отец крепко любил свою дочку, раз оставил ей после себя только самые ценные, дорогие вещи.
— У меня еще древние книги есть, — она достала из шкафа на балконе два прошивных тома. Он взглянул, это были «Цветы сливы в золотой вазе» — «Цзинь Пинь Мэй цыхуа», фотолитографическое издание 1957 года.
— А, старинный эротический роман, «Цветы сливы в золотой вазе», фотолитография 57 года, сделана по приказу председателя Мао.
Она чуть улыбнулась:
— В старых книгах я не очень разбираюсь. Еще у отца было издание «Цветов сливы в золотой вазе» с бумажными гравюрами времен Канси и комментариями Чжана Чжупо[11]. Вон там, в ящике, не хочешь взглянуть? — Сейчас она оказалась очень близко, ее тяжелая грудь так и ходила вверх-вниз под одеждой, набухая, словно вот-вот взорвется, в лицо ударил женский запах сырой рыбы. Он встретился с ней взглядом, и все мысли у него вдруг смешались.
Хан Ибо был уже сыт этими разговорами. Все здесь мертвое, даже «Цветы сливы в золотой вазе», а они с ней — живые люди из плоти и крови. Его угнетали старые вещи, нагроможденные в этой квартире: и антиквариат, и халат с драконами, и нашивки чиновников, и даже бурая мебель из розового дерева. Все это принадлежало людям, которые, возможно, ныне мертвы, нет, точно мертвы, некоторые — умерли уже несколько сот лет назад, и вот реки времени почему-то выплеснули их вещи сюда, в ее квартиру. А до того их скупил отец Гуань Цзинцзин, и потому от них еще больше веяло могильным холодом и жутким дыханием призраков. Это место давило на Хана Ибо, он едва терпел его тяжесть, и вот-вот готов был взорваться. Мягко потянул Гуань Цзинцзин, прижал к себе.
Жадно поцеловал ее, дыхание участилось. Гуань Цзинцзин тоже обняла его, так, словно еле дождалась этого мига, «Цветы сливы в золотой вазе» выскользнули у нее из рук и с глухим стуком упали на ковер, рассыпав страницы. Мужчины и женщины на гравюрах как по волшебству повторяли все, что происходило в комнате.
Часто дыша, с лихорадочными глазами, он торопливо сбрасывал с нее одежду, и скоро на ней ничего не осталось, она лежала прекрасная и нагая. Ее груди — две чудные, прелестные папайи, такие сочные, живые — сам идеал! В приглушенном свете он нежно прихватывал их ртом, всосал одну, затем другую, а потом чуть укусил. По ней молнией скользнула дрожь, она тихо застонала, вонзила ногти ему в спину, так, будто хотела оттолкнуть, но больше — почтительно и радостно встретить. Она оказалась полнее и чувственней, чем он представлял, настоящая созревшая женщина. Пурпурная роза, что цвела там, где сходились ее длинные ноги, эта сумрачная дверца в жизнь, была широко распахнута, ее влага манила, тянула к себе, она ждала, когда он войдет.
11
Китайский поэт эпохи Канси, династии Цин, оставил подробный комментарий к роману «Цветы сливы в золотой вазе».