В этот миг на потолке появились силуэты двух совокупляющихся змей. Они извивались, терзая и облизывая друг другу шеи, распахивали пасти, жалили друг дружку ядовитыми зубами. Инстинкт размножения погнал самца на поиски, заставил его домогаться этой самки, напасть на нее. Со стороны соитие змей выглядит мучительным, их тела непрерывно свиваются, словно они танцуют некий диковинный танец, туловища заняты совокуплением, а головы сражаются: то он прижмет ее к земле, то она его. Иной раз змеи спариваются несколько часов подряд, и всё это время неустанно вьются, корчатся, вертятся, кусают и рвут друг друга. В мире змей немало жестокости. Если самку только что оплодотворил самец и она не желает спариваться с другим, новый самец может и загрызть ее, ведь эта самка носит в чреве потомство его врага. А когда самец страшно измотан после соития, самка, чтобы было чем выкормить будущее потомство, способна внезапно напасть и убить его, а потом медленно сожрать — того, с кем только что была нежна, ласкова, с кем едва закончила танцевать любовный танец. Змее вполне по силам целиком заглотить соперника, равного ей по размеру, и такое нередко случается. Тени змей на потолке то разрастались, то сжимались, пропитывая комнату ни на что не похожим духом продолжения жизни.
Постепенно силуэты змей исчезли. На потолке появились тени двух пауков. Они быстро перебирали громадными лапами, паук-самец требовал любви у самки, превосходившей его размерами. Он резво кружил подле нее, делая какие-то странные жесты, должно быть, хотел показать себя во всей красе и добиться ее согласия, но потом вдруг решил взять свое силой: грубо взобрался на спину паучихе и принялся за дело. Самка билась, пытаясь сбросить с себя этого немилого ей самца, ведь он слишком мал, вовсе не от такого хотела она зачать потомство, но инстинкт продолжения рода одурманил паука, и он упрямо делал свое дело. Невозможно оторваться, следя за соитием пауков под лупой: самец взбирается на самку, их половые органы смыкаются, и эти двое то замирают без движения, то вдруг снова начинают копошиться: паучиха с пауком на спине живо куда-то ползет, находит подходящее место и там вновь затихает. И так до самого конца, потом паук слез со своей самки, хотел было уползти, но в эту секунду она нанесла смертельный удар, вцепилась ему в голову, затем обхватила его и принялась душить, пока он не выбился из сил, не прекратил сопротивляться, и тогда паучиха стала неторопливо поедать того, кто только что плескался вместе с ней в реке любви. Чтобы выкормить потомство, паучиха сожрала отца своих детей.
Вдруг тень паука на потолке превратилась в силуэты двух тигров. Самец и самка, они ревели и кусали друг друга, то она запрыгнет на него, то он на нее. Говорят, на детородном органе у тигра есть шипы, они глубоко вонзаются в тело тигрицы, не давая ей уйти. А у тигрицы растут утробные зубы, она может намертво вцепиться ими в член самца. И потому соитие тигров кроваво, оно пугает и волнует, это невиданное страдание, смешанное с небывалым восторгом. Вот самец с рыком прижал своим телом самку, не давая ей шевельнуться, устроился позади и загнал в нее свой член, украшенный шипами. Из-за внезапного вторжения та изумленно взревела, не в силах сбросить с себя самца, воспротивиться его грубому и неистовому натиску. Словно ступая по вольной, веселой тропе, тигр ликовал, он ощутил, как проник в нее, как пылает жаром ее нутро, о, как здесь опасно, как волнуется сердце. Сначала — влажно, скользко, горячо и привольно, но вдруг хлынула раскаленная лава, она затянула и расплавила его, стало жарко, словно на пике лета, и теперь он мог идти лишь вперед, а если отступать — то всего на шаг, и только затем, чтоб пройти еще дальше. Тигрицу, должно быть, мучили его шипы, она вдруг укусила тигра прямо в губы, его обожгло болью, кровь заполнила их пасти и еще больше распалила.
С этой тигрицей шутки плохи, да, она кусала самца еще и еще, пока воздух не насытился запахом крови, этот запах — катализатор наслаждения, он повалил тигров на землю, а шипы, вонзенные в утробу тигрицы, не давали им расцепиться. Они катались по земле, как вдруг из матки тигрицы показалась пасть, это и есть ее утробные зубы, она обхватила ими шипастый член, мужественно занятый своим делом, крепко и безжалостно вцепилась в него и, сжимая в своих тисках, принялась заглатывать его в себя, ох, до чего же страшны утробные зубы тигрицы! В старой легенде сказано: если тигру встретилась такая тигрица — пиши пропало, она высосет из него все соки, до последней капли, и он испустит дух, падет, измученный. Ах, благо, что утробная пасть у этой тигрицы беззуба, все равно что ротик у новорожденного, она сосала его жадно, весело чмокая, и ему стало легко и беззаботно. Тут утробная пасть начала сжиматься, и тело тигрицы ритмично закачалось ей в такт, на них словно накатила волна, медленная, шумная, она пришла далеко из-за горизонта, из-под корабля и обволокла их тела, укрыла пеной.